Сид произнес:

– Смотри дальше.

– Не хочу.

– Надо смотреть дальше, потому что менее чем через минуту Кон умрет.

– Что?

– Ой да, Ананси – паучиха, смерть самая что ни есть, и она выведет Кона под автомобиль.

– Зачем?

– Нужна ли паучихе причина, чтобы поймать муху? Паучиха голодна. Ее укус – ее поцелуй, и он убивает. А может, она зла из-за книги. С этой публикой поди пойми.

– С какой публикой?

– С богами Африки. Мы пришли охотно, а их заставили. У них свои взгляды. Я не согласен, но соотнестись могу. Ну или согласен, но не соотношусь. Этот человек написал книгу о богах, в которой утверждает, будто знает их замыслы и желания, – я бы сказал, перчатку им бросил, верно? Вполне классический извод гордыни – много на себя взял человек, не? Так же, как эти его проделки правого толка, гордыня способна обозлить цветных богов. Она собирается заткнуть ему рот, так или иначе. Она, несомненно, сей миг делает ему какое-то свое предложение, а мы с ней вовсе не наверняка на одной странице или в одном графике. Я бы сказал, что на решение у тебя секунд тридцать.

– На какое решение?

– Тебе под силу спасти Кона. Тебе по силам спасти его от смерти, от Ананси. Смерть – всего один вариант из бесчисленного множества возможных исходов.

– Да, конечно, я хочу его спасти. Спасите его! Остановите всё!

– Не потеха, не поза, не правда, не прок. Равновесие. Доля воли, неразменная. Чтобы спасти что-то, придется чем-то пожертвовать. Так оно устроено, и как оно устроено, мне в радость.

– Чем, чем нужно пожертвовать?

– Тебе все еще неясно?

Эмер села.

– Моим желанием.

– Девица-разумница, я знал, что с тобой игра задастся. У тебя пятнадцать секунд. Откажись от своего тайного желания провести с Коном старость – и Кон выживет.

– Чушь какая.

– Выживет, но вот в чем загвоздка: тебя он знать не будет. Таково условие.

На экране телефона Кон с Ананси шли посередине темной мокрой улицы. Эмер видела, как впереди из-за угла выворачивает машина, огни фар захлестывают парочку.

– А вот и автомобиль. Едет. Ты можешь спасти Кона, но отныне вы будете чужими друг другу. Чтобы доказать свою любовь к нему, тебе придется от нее отречься. Согласись, есть в этом упоительная симметрия. Таков один сценарий – в нем он жив и ты живешь дальше, понимая, что он любовь всей твоей жизни, но тебя он не знает. Вся боль – лишь твоя.

Эмер увидела салон машины. Запись в телефоне была смонтирована как кино – переключалась с Кона и Ананси на нутро автомобиля, где водитель близоруко набирал СМС сквозь пенсне и поглядывал на дорогу.

– А если не можешь – закрой глаза и ничего не делай. У тебя это славно получается. А когда проснешься, все будет так, словно Кона никогда не существовало. Это другой сценарий. Ты живешь, а Кон устранен.

– Но я не хочу его убивать.

– А чего он с этой паучихой?

– Он пытается создать будущее.

– Будущее с тобой?

– Почему? Почему я? Почему мне досталась эта сделка?

– Потому что любовь твоя – тепловатая, а желание – вполсилы да заносчивое. Я из другого времени-пространства, дорогуша, когда от любви чаши переполнялись, когда любовь убивала. Вот что я собой воплощаю. Когда боги с людьми силой мерялись, ссорились да сношались, а отпрыски их союзов бывали жуткие, а иногда и чу́дные. То Минотавр, то Геркулес. Где-то выиграешь, где-то проиграешь, покалечит тебя кто, уестествит, съест. Твоя же любовь – это за ручки подержаться, в щечку чмокнуть, двое из “Сиалис” в па́рных ваннах[62]. Твоя любовь – тепленькая патока на носовом платочке Опры.

– Какого хера?

– Когда у тебя последний раз намокали трусики от того, что в комнату вошел твой мужчина?

– Не знаю. Я так не мыслю.

– Почему же? Где твои дамские яйца? Надо помнить, чего ты вообще влюбилась когда-то.

– Я помню…

Эмер открыла рот и собралась заговорить, но ничего не возникло.

Сид ехидно рассмеялся.

– Ты не дашь ему быть мужчиной, а себе – женщиной. Может, ты и права. Может, это я топор точу – сам-то коротковат, и, наверно, от этого не без трудностей, – но признай же, такого отличного разговора у тебя с консьержем отродясь не случалось. И правду не отменишь: вы, люди, потускнели, а мы, боги, заскучали. Ты скучная! Ты – зверь, девица, так, нахер, и живи как зверь. Я не тебя наказываю, а твою разумность, которая отменяет жизнь, и твое обожествление Владыки Посредственности. Природу вечно отрицать не удастся, природа – она отомстит.

Все это застигло Эмер врасплох. Она глянула наружу, на лютый дождь – на весенний дождь, что в миг ясности отмывал городские улицы.

Чуть погодя она проговорила:

– Но я правда его люблю.

Сид глубоко вдохнул и кивнул, а затем допил что там у него осталось.

– Ну и смотри тогда, что твоя любовь с ним делает.

На экране телефона водитель автомобиля отвлекается от СМС, но поздно. Резко вывертывает руль, шины визжат на мокром асфальте мимо Ананси, но прут по Кону – с тошнотворным шумом столкновения. Сид ухмылялся, как подросток, кино мерцало…

– О-о-ой-й-й-й-й-й… а вот это больно.

– Нет! О боже мой! Нет!

– Не волнуйся. Я это предложение делал десятки раз, ты держишься ни плохо, ни хорошо.

– Вы это устраивали другим? Другим женщинам?

– Да и мужчинам. Не надо сексизма. Да, в Нью-Йорке люди исчезают в серой мгле. Например, вот так – из-за любви. Из-за любви и денег. Реальность – навеки любимое реалити-шоу богов. Хотя в прошлом веке я много дел проворачивал на Уолл-стрит. Игроков там полно. Высокорисковые ипотеки, а? То в основном мои прислужники были, помахивали морковками на веревочках – и “бенджаминами”[63]. Понци[64] был итальянским Сидом в те дни. Не стоит благодарности.

Эмер плакала. Сид протянул руку, обнял Эмер за плечи и сказал:

– Или – можно нажать на перемотку.

– Что?

– На перемотку. Перемотай само время – на “Самсунге” не получится.

– Да-да, нажать на перемотку.

– Тебе надо нажать, я не могу – таковы правила.

Эмер нажала на стрелки влево, и автомобиль помчал назад – смерть на обратной передаче.

– Круто, – проговорил Сид. – Давай еще разок посмотрим, мощный удар был.

Сид вновь нажал на “плей”, и фигурки на экране занялись тем же, что Эмер уже видела, – водитель строчил СМС, Кон и Ананси шли и смеялись, взявшись за руки, словно так им суждено. Играло вплоть до мига перед столкновением. Эмер нажала на паузу – знак равенства, две параллельные линии, что не соприкоснутся и в бесконечности.

Сид наблюдал, как Эмер замерла между Сциллой и Харибдой. Заговорил, чтобы подтолкнуть ее туда или сюда:

– Эй, бесхребетина, он себя королем чувствует, сделку заключает с паучихой, с дьяволом, со смертью, с успехом,