«Сплошные плюсы», - непроизвольно отметилось в моей голове.

- А как у тебя с Карякиным?

Вот тут моя девочка сразу сдулась, будто в неё плеснули кислотой. Она опустила голову и замолчала.

- Ты ему до сих пор не позвонила и не написала? – Света молча помотала головой из стороны в сторону, что означало скорбное «нет».

- Света, где логика? В своих дневниках ты пишешь, что хочешь его увидеть, а сама и палец о палец не ударила при этом. – Она также насуплено молчала, из всех сил стараясь сдержать слёзы. Я же старательно подливала масло в огонь:

- Ты боишься?

Она подняла голову и разревелась. Её глаза смотрели на меня с таким отчаянием, что моё сердце сжалось от боли. «Бедная моя девочка, ты сможешь», - мысленно сказала я, и продолжила:

 - Чего ты боишься? Что он тебя бросит? Но он и так тебя бросил. Что не любит? Но ты и так об этом знаешь. Чего ты боишься?

Светлана не отвечала, находясь в каком-то ступоре и продолжая плакать. Я зашла с другой стороны:

- Ты хочешь его увидеть? – Она закивала. - Так почему не напишешь?

- Я хотела, чтобы это произошло как-то случайно, чтобы мы столкнулись где-нибудь и…

- Он снова полюбил тебя, так? – Света закивала, и её лицо озарилось улыбкой. «Солнечный луч на секунду пробил грозовые тучи», - сложилась в моей голове ассоциация. – Но этого до сих пор не случилось. Как ты думаешь, почему?

- Я даже не знаю, где он живёт… - Робко начала она. «Умница, давай, давай!» - прошёл мой мысленный комментарий. – И ты была права, я вообще мало что знаю про него. Я где-то понимаю, что люблю не самого Карякина, а образ, который старательно придумала и натянула на него… Да, ты и сейчас права. Я боюсь. Боюсь узнать, что мой герой и вправду не герой ни разу. Кого тогда я буду любить? Любить можно только героя. К трусу и лжецу можно испытывать жалость, сочувствие, но только не любовь. У меня сейчас есть любовь, не смотря на то, что ты говоришь… эти ужасы… я боюсь, что правда её убьёт.

- Х-ммм…Попробую перевести твои слова. Ты говоришь, что понимаешь тот факт, что Карякин – не тот человек, которого ты ждала и искала, но не хочешь искать другого, потому что?

- Дура?.. – недоумение отразилось в глазах Светланы.

- Нет такого понятия, моя дорогая. Давай конкретизируем на практическом примере. Ты мечтала о красных лакированных туфлях на золотой шпильке в девять сантиметров. Вот ты приходишь в магазин, и «О, чудо! Красные лакированные туфли на золотой шпильке». Всё как ты мечтала. Ты берёшь их в руки. Он такие классные. Ты уже предвкушаешь, как выйдешь в новых туфлях…Какой фурор произведёшь. Примеряешь на ногу, а они не влезают. Маловаты. И размер вроде твой, но вот не лезут. Ты просишь принести другие, а других нет. Ты не отчаиваешься, и впихиваешь себя в эти туфли. Любуешься собой в зеркале, и с болью в пальцах ног понимаешь, что ходить в них ты всё равно не сможешь. Что ты сделаешь с этими туфлями?

Света смотрела на меня ошарашенно.

- Ты что, знала? Про туфли?

- Что знала? Я это специально для тебя выдумала. Для примера. Чтобы было понятнее.

- Уф. Просто у меня был такой случай, с туфлями. Ну, они не красные, и без золотой шпильки, но тааакие красииивые, - растягивая гласные произнесла Светлана. – И да, они были на размер меньше. И да, других не было. Но я их всё равно купила.

- И что?

- Ну, пыталась растянуть всеми возможными способами. Пыталась даже ходить в них пару раз. Потом почти две недели кровавые мозоли лечила и ходила чуть ли не босиком. А одна мозоль на пятке, потом ещё и нагноилась. Весело, в общем.

- Ничего не напоминает?

- Да я уж поняла. Зловещий призрак времён тотального дефицита. Я думала, что Карякин такой один во всей Вселенной. Но стоило перебраться в Москву, чтобы убедиться в обратном. По крайней мере, здесь есть красивые мужчины. И если постараться, можно найти подходящего. Но сначала мне нужно разобраться, что делать с этим. Хорошо, я напишу ему.

На этом мы закончили разговор. Несмотря на данное обещание, Светлана ещё несколько дней собиралась духом, прежде чем написать Карякину. Вместо обыкновенного женского: «Привет! Как дела? Я соскучилась», - она придумывала дурацкие витиеватые тексты, а я нещадно критиковала их и заставляла переписывать.

Через пару дней я прочитала в её дневнике: «Я сегодня такая счастливая! Под утро мне приснился мой любимый. Он подошёл ко мне, и взял за руку. Я смотрела на него, и сердце моё переполнялось благодатью. На нём был белый костюм, и он выглядел как жених. Его глаза лучились любовью. Он начал говорить: «Я не сказал тебе самого главного…» И тут, бац, будильник испортил всё, зазвенев так не вовремя. Я открыла глаза, потом снова закрыла. Ощущение близости осталось, но картинка уже не вернулась. Ну, вот что это?!»

Видимо, наша беседа каким-то образом и спровоцировала этот сон, вытащив из глубины подсознания некие символы и образы, которые так причудливо сплелись, но моя впечатлительная подруга всё восприняла буквально и, не дожидаясь моей редакции, начала писать своему Карякину. Через несколько дней, в полном замешательстве, она снова попросила о встрече.

- Я ничего не понимаю. Ты говорила, что надо быть искренней. Но я же совершенно искренне написала вот это: «Родной мой, прости меня! Ты самый лучший мужчина на земле. Ничего не бывает  в жизни просто так. Я назвала тебя кретином в тот раз, а сама оказалась ещё в более запущенной стадии кретинизма. Я назвала тебя рыцарем, наступающим себе на яйца, но я тоже, из всех сил наступала на горло собственной песне. Обвинила тебя в том, что ты не видишь глубины, но сама была словно слепой котёнок. И вообще, я думала, что безгрешна, но встретилась со своей тенью. Только любовь, которую ты зажёг во мне, помогла выстоять. Ты до сих пор снишься мне. А вчера во сне ты произнёс: "Я не сказал тебе самого главного".

Любимый, прости меня! Я только сегодня рассталась со своей, кажись последней, иллюзией. О, правда о себе оказалась жёсткой, и мы оказались идеальным зеркалом, очень глубоким, поэтому было так больно. Я очень благодарна тебе, что у тебя нашлось столько мужества, чтоб не идти на поводу моего идиотизма».

Прочитав