Иногда Харли спрашивал себя, сколько еще детей так же воспротивились своей участи и получили смертельные повреждения, пусть и случайно.
Часы показывали 7:59.
19
В ответ на вопрос краснолицего о том, кто они, Джейн сказала:
– Поиграем в маньчжурского кандидата.
Именно эти слова с маниакальным упорством вставляла Кора в свои писания.
– Хорошо, – ответил он, и внутреннее напряжение в нем исчезло. Он стоял в дверях и разглядывал Джейн с терпеливым любопытством усталой собаки, ждущей, когда хозяин скажет ей, что пришло время покинуть место у очага и отправиться спать.
– Как тебя зовут? – спросила она.
– Сет Доннер.
– Входи, Сет. Присаживайся.
Он подошел к стулу, на который указала Джейн, сел и наклонил тяжелую голову, словно боялся пропустить хоть одно сказанное ему слово. Его глаза напоминали стеклянные гляделки помощника чревовещателя – прозрачные, как слой свежей воды толщиной в дюйм.
Не из богохульства, а скорее из желания произнести краткую молитву Лютер прошептал:
– Господи Иисусе.
– Сет, сколько еще работников живет на территории школы? – спросила Джейн.
– Семь. Еще семеро.
– И восемь вместе с вами?
– Да.
– Где остальные семеро?
Сет, казалось, прислушивался к голосу, неслышимому для них. Наконец он сказал:
– В кухне и столовой. Скоро уже время обеда.
– А дети там?
– Нет. Только персонал.
– А где дети?
– В своих комнатах, наверху.
– Почему ты так уверен?
– Мне известно, где их локаторы.
– Локаторы? Что за локаторы?
– Локаторы в их обуви.
– Откуда вам это известно?
Он нахмурился:
– Мне известно об их локаторах постоянно. Со времени апгрейда.
– Апгрейда? Что это такое – «апгрейд»?
– В прошлом декабре.
– Что подвергалось апгрейду?
– Вы же знаете. Апгрейд.
Недоумевая, Джейн сменила тему:
– Сколько здесь детей?
– Восемь.
– По одному на каждого из вас.
– Да.
Руки его безжизненно лежали на коленях, одна была повернута ладонью вверх, словно он легонько удерживал что-то, пытавшееся улететь с его ладони.
Джейн, благодарная этому человеку за уступчивость, одновременно испытывала к нему отвращение, доходящее едва ли не до приступов тошноты. Допрос этого опасного негодяя, привязанного к стулу и целиком находящегося в ее власти, создавал ощущение того, что она вся вымазана грязью, словно дознание, проходившее без борьбы и сопротивления, не содержало ни крупицы добродетели.
Джейн переглянулась с Лютером, которому не понадобилось демонстрировать отвращение – она его почувствовала.
– Сет, – сказала она, – ты забудешь этот разговор, забудешь, что видел нас.
– Да.
– Ты будешь сидеть здесь, пока я не скажу нужное слово и не отпущу тебя. Понял?
– Да.
Джейн достала пистолет из наплечной кобуры, Лютер вытащил свой. Затем она последовала за шерифом в холл, остановилась на пороге и оглянулась.
Сет Доннер сидел, не поворачивая головы, и смотрел туда, где недавно находилось лицо Джейн, словно она была божественным видением и Доннер ждал его нового появления, восхищенный и восторженный, несмотря на жажду и голод.
20
Том Проктор, двенадцатилетний и абсолютно надежный парнишка, проскользнул в библиотеку в 8:02, приведя с собой Джимми Коула, который вызывал беспокойство у Харли. Коул всегда был хрупким, физически и эмоционально, всегда был худым и бледным с первого дня и с тех пор постоянно увядал. Харли боялся, что он вообще забудет о назначенной встрече или придет в обуви, хотя ему велели оставить ее в своей комнате. Ответственный Том не забыл присмотреть за ним. Итак, пришли все восемь человек.
– Мы выйдем через эту дверь, – сказал Харли. Сначала в кабинет, потом по служебному коридору – в прачечную, а оттуда – в гараж. Я вывезу всех нас на «эскалейде».
– Ты умеешь водить машину? – спросила Дженни Бун.
– Еще как.
Бобби Экафф, всегда предвидевший грядущие беды, сказал:
– У тебя нет ключей. Без ключей нам не уехать. Мы уже проиграли.
– Я знаю, где они держат ключи, – ответил Харли.
21
Кухня – благоухание жареной курицы, пар над кастрюлями с овощами, приготовленными на курином бульоне, гудение вентилятора над плитой, шуршание теплого воздуха, идущего через решетку вентилятора… Женщина в поварском колпаке, стоящая спиной к Джейн и Лютеру, мужчина у обеденного стола, перекладывающий булочки с наклоненного противня в настольную корзиночку…
– Поиграем в маньчжурского кандидата, – сказала Джейн.
Мужчина поднял голову, женщина повернулась, и оба одновременно сказали:
– Хорошо.
– Сядьте за стол.
Женщина, которая помешивала овощи в кастрюле, извлекла оттуда ложку с длинной ручкой и опустила ее на стол, мужчина положил противень, и оба сели за стол, как им было сказано.
– Оставайтесь здесь и ждите меня, – приказала Джейн. Оба согласно кивнули, и она прошла на другой конец кухни, к Лютеру, который уже открыл дверь в кладовку дворецкого. Там имелся вход в столовую, где сидели ждущие обеда четыре человека, с ног до головы одетые в белое, словно жрецы какой-нибудь девственницы. Пятый, тоже весь в белом, наливал ледяную воду из прозрачного графина с конденсатом на стенках.
– Поиграем в маньчжурского кандидата, – сказал Лютер, стоя в дверях.
Сидевшие за столом повернули головы и хором ответили:
– Хорошо.
Но человек с графином, видимо, отвлекся, или у него было неважно со слухом. Он отреагировал не столько на контрольное слово Лютера, сколько на повернутые головы других и удивленно посмотрел в их сторону – вода стала литься мимо стакана на серебряный поднос, где стояли солонка, перечница и другие емкости с приправами. Он увидел оружие, издал предупреждающий крик, уронил графин, развернулся и бросился прочь от стола. Осколки стекла и кубиков льда рассыпались по залитой водой скатерти.
Человек уже достиг арки, когда Джейн окликнула его:
– Поиграем в маньчжурского кандидата.
Те четверо подтвердили, что будут послушны, но Джейн не знала, услышал ли ее пятый, пока не бросилась следом и не нашла его в холле, – он словно забыл, куда направлялся и почему убежал из столовой. В его глазах она увидела смятение, и страх, и потерянность. Пальцы рук, висевших по бокам, были сжаты в кулаки, острые костяшки побелели, словно кости пронзили кожу.
Отчаяние, читавшееся в его глазах, тронуло Джейн, но не пробудило в ней жалости, просыпавшейся при виде боли и отчаяния других, с которыми этот человек не имел ничего общего. Вместо этого ее пронзило острое
