Поэтому они и сожгли ее дом – чтобы уничтожить предметы, говорившие о частной жизни настоящей Коры, чтобы сделать ее чистой страницей, на которой они напишут все, что им заблагорассудится.
Правду о пути Коры к безумию и поджогу скрывают; значит, это уродливая правда, но еще и разрушительная, и если предъявить ее публике, она уничтожит Бута Хендриксона и его нанимателей.
Теперь Лютер точно понимал, почему он не может позвонить Лизе Тоска из фонда «Сеянцы», почему он должен лететь в Доменную Печь как частное лицо и проявлять осторожность, – и перестал задумчиво созерцать звезды. Вместо этого он принялся искать созвездия, утешая себя тем, что бескрайняя Вселенная над нами остается упорядоченной, как всегда, независимо от беспорядков, которые творятся здесь, внизу.
Возможно, заботы и усталость выбили его из колеи, потому что он никак не мог найти ни Кассиопею, ни Пегаса, ни Малого Льва, ни Рысь, ни Геркулеса, словно Вселенная, какой она была прошлой ночью, изменилась с последним рассветом и группы звезд перестали напоминать очертания животных или символы. Холод этого необычного нового неба сделал вечер особенно зябким, и, хотя Лютер сказал себе, что не может разглядеть древние созвездия из-за тревог и усталости, в дом (где все оставалось так, как должно быть, где сама обстановка утешала его) он вернулся, охваченный дрожью.
14
В воскресенье, в семь часов, Джейн уже была в дороге, поедая взятые в кафе сэндвичи с яйцом и удаляясь от Альбукерке без всякого уважения к ограничению скорости. Она выбрала себе в компанию Антуана Домино – бессмертного Фэтса. Фэтс наяривал рок на рояле. Ее отец ухмыльнулся бы, услышав это. До Амарилло и дальше – без музыки – до Оклахома-сити, пятьсот пятьдесят шесть миль за восемь часов.
Затем еще три часа, включая один во время грозы: пухлые белые капли, похожие на нити жемчуга, огненные сполохи молний на невидимом небе, деревья, обмирающие на ветру. Подходящей музыкой почему-то оказались «Вариации на темы Корелли» Рахманинова.
Она остановилась в воскресенье вечером, в 6:05, в Форт-Смите, штат Арканзас, собираясь отправиться в путь до рассвета, чтобы держаться разрешенной скорости в более населенных – в том числе и полицейскими – местах, ждавших ее впереди, и добраться до Боулинг-Грин, штат Кентукки, за двенадцать часов. Если так, во вторник она будет в двух часах езды от Доменной Печи.
Снова еда навынос, съеденная в номере мотеля.
После душа она сидела в кровати со стаканом водки, разбавленной колой.
В приглушенном свете предметы мебели и дешевые репродукции на стенах казались копиями тех, что были в ее номере в Альбукерке, копиями того, что было в других номерах, где она ночевала в одиночестве, под чужими именами. Чем больше времени она проводила в пути, тем сильнее ей казалось, что она едет в никуда, словно дороги и меняющиеся ландшафты были иллюзией, а случаи насилия – всего лишь эпизодами драмы, развертывавшейся в виртуальной реальности, которая поглотила ее.
Она выключила свет и теперь сидела в темноте, подложив под спину подушку. Отличная пианистка, она отказалась от карьеры исполнителя, но музыка временами звучала в ее голове так ясно, как если бы она слушала радио. Сейчас, слушая «The Sound of Silence»[28] Саймона и Гарфункеля, она тихонько подпевала: «Привет, темнота, мой старый друг». Но эта песня всплыла в памяти не из-за темноты, а из-за того, что слова и мелодия говорили о том мире, с которым она теперь сталкивалась: разочарование, угнетенность, одиночество, апокалипсис.
Она уснула, а потом проснулась в состоянии, которое позволяла себе только во сне. Непонятно, что ей снилось, – она нашла то ли мертвую мать, то ли мертвого Ника, явно покончившего с собой. А может быть, обоих, как нередко бывало прежде. Все, что осталось в памяти, – это кровь и боль. Во сне она позволила себе плакать, ее лицо было мокрым от слез. Но слезы после пробуждения были слабостью, приглашением для злодеев, которые кормились слезами. Поэтому она повернулась на бок и подтянула под себя ноги, приняв позу эмбриона, а потом снова уснула – во сне она была в безопасности и могла искать облегчения, которое давали слезы.
15
Как слуга закона, Лютер Тиллмен испытывал неприязнь к измышлениям, которые порождали наплыв эмоций и разнообразные сенсации. Обычное, пусть и не без странностей, дело раздували, превращая его в отвратительную мелодраму с нереальными заговорами злодеев-кукловодов. Но в нынешних обстоятельствах, возможно, не требовалось даже соломинки, чтобы переломить спину этой неприязни, – хватило бы и перышка. Перышком была неспособность опознать давно знакомые созвездия в ночном небе. Так или иначе, что-то сильно ушибло Лютера Тиллмена после воскресного ужина.
В понедельник у него не хватило бы времени, чтобы купить анонимный телефон, и он совершил подлог, которого бы не сделал днем ранее: приехал в управление, в одиночку посетил хранилище вещдоков и взял два анонимных телефона из пакета с двенадцатью неактивированными аппаратами (по делу, еще не дошедшему до суда) – их конфисковали во время захвата банды, торговавшей метамфетаминами. Десять телефонов – такая же отличная улика, как двенадцать. Будет расхождение в цифрах, но оно иногда возникает по вполне невинным причинам. Вернувшись домой, он сделал звонки, необходимые для активации телефонов, и дал один Ребекке.
– Пока я не вернусь, держи его заряженным и включенным, на случай если мне понадобится позвонить тебе. Не хочу светить наши с тобой айфоны и стационарный телефон.
Нахмурившись, Ребекка спросила:
– Слушай, ты не перегибаешь палку с делом Коры?
– Нет, – сказал он. – Не перегибаю.
16
Тучи закрыли луну. Озеро стало черным от берега до берега, тишина повисла над водой, и даже насекомые, оживлявшиеся с началом сумерек, затихли после полуночи.
При свете дня бегство не могло увенчаться успехом. Харли предпринимал такие попытки несколько раз.
Ночью темный лес не позволял сориентироваться в пространстве, а огонь фонарика привлекал их – кем бы и чем бы они ни были, – так же, как лампочка на крыльце притягивает похожих на снежинки мотыльков. Лес выглядел запутанным лабиринтом, чащей, составленной из белых дубов, и сахарных кленов, и черных орехов, и кизиловых деревьев, но для них, для самозванцев, чаща не была лабиринтом. Они пробирались по зарослям, словно сами посадили все эти деревья согласно плану, который предварительно запомнили.
Харли Хиггинс, несколько часов назад отпраздновавший свой четырнадцатый день рождения, двигался вдоль берега, избегая песка, на котором могли остаться отпечатки его подошв. Сейчас он шагал по территории отеля, стоявшего
