– А если станут?

– Где вы собирались остановиться сегодня?

– Около Гэллапа есть кемпинг для стоянки автодомов. Мы зарезервировали место.

– Почти двести миль отсюда. Так далеко они не будут искать. Но знаете что? Я еду в том же направлении. Буду держаться рядом с вами, пока не станет ясно, что вам ничего не грозит.

– Я теперь нигде не буду чувствовать себя в безопасности.

– В каком-то смысле это даже хорошо.

Женщина наконец посмотрела в глаза Джейн.

– Допустим, ваше имя – Элис Лиддел. Но кто вы такая? Чем занимаетесь? Что мне сказать девочкам?

– Скажите, что я внучка Одинокого Рейнджера[27]. Скажите, что я ангел-хранитель. Придумайте что-нибудь.

– Ангел-хранитель с пистолетом?

Джейн улыбнулась:

– Архангел Михаил всегда является с мечом. Другие тоже. Может быть, даже ангелам в это время стоит вести себя по-новому. Ваши девочки узнали, что такое насилие, Санди. Остановите все это сейчас. Не дайте им стать жертвами на всю оставшуюся жизнь. Помогите им сделаться смелыми.

Несколько минут назад эта настойчивая просьба могла бы наполнить глаза Сандры слезами. Но не теперь. Она пришла к страшному, но важному решению и больше не будет такой, как прежде.

– Давайте сделаем это.

11

Задняя дверь с правой стороны распахивалась наружу на этом длинном прямом отрезке, скрывала их от машин, несущихся на восток. Бритоголовый с алмазным штифтом в одном ухе, чье сердце остановилось под натиском раздробленных костей, судя по правам, звался Игон Ури Литвинов. Даже мертвый, он сопротивлялся выносу своего тела, которое весило, вероятно, фунтов двести. Упрямое злодейство временами, казалось, оживало в нем, словно отделенный от плоти, но непокорный дух с переменным успехом пытался вернуться обратно.

Они вытащили убитого из фургона, держа его почти вертикально между собой. Ожидая, когда в потоке машин появится разрыв, Джейн выглянула за распахнутую дверь, которая ограждала их от света фар автомобилей, ехавших на восток. Все небо, кроме темно-фиолетовой полосы – последнего остатка зари – над хребтом далекого холма, было черным и полно звезд; низко висящая луна светила отраженным солнечным светом. Мимо пронесся автопоезд, больше никаких машин на дороге не было видно. Женщины кое-как дотащили свою ношу, волочившуюся по земле, до ближайшего дорожного ограждения, изогнутая верхушка которого хорошо подходила для их цели. Они положили тело животом на верхний рельс, – казалось, мужчина склонился, чтобы проблеваться после пьянки, – потом подняли за ноги и толкнули так, что он приземлился на спину. Тело перевернулось на бок, поскольку склон был покрыт гравелитом, а затем камни, соскальзывая вниз, стали увлекать его за собой. Вес убитого превосходил вес отдельных камней, скорость его увеличивалась быстрее, чем скорость камня, так что он покатился вниз, оживленно дергая руками и ногами, и вскоре исчез в темноте. Джейн и Сандра слышали, как он спускается, пока на его пути не встретился дикий кустарник.

Некогда свежелицый, как алтарник, по-прежнему аккуратно выбритый, в выцветших черных джинсах и ковбойских сапогах, Люшес Крамер Белл – имя, указанное в правах, – весил фунтов на сорок меньше Литвинова и охотнее соглашался признать факт своей смерти, чем его подельник. Когда наметился очередной разрыв между машинами, женщины, приложив на этот раз меньше усилий, подтащили Белла к ограждению и скинули вниз. Согласно неведомому физическому закону или правилам поведения костей и мышц человека после смерти, Белл, оказавшись на сыпучем гравелите, принял сидячую позу и покатился вниз, как на санках, вновь переживая счастливые мгновения детства, ожившие в умирающем мозгу под воздействием последнего проблеска памяти. Он исчез в темноте с извращенной ловкостью трупа, встретившись с Литвиновым в колючих кустах.

Джейн сняла спортивную куртку, чтобы не испачкаться, но на ее руках осталась кровь. Она ждала у открытых дверей туалета, пока Сандра с таким мрачным видом, будто она не помогла избавиться от тел, а лично отправила этих двоих на тот свет, намыливала руки и ополаскивала их в обжигающей воде, пока на коже не осталось ни малейшего пятнышка крови.

Девочки сидели в столовой вместе с бабушкой, Джейн не могла их видеть из-за угла. Потом они устроятся на полу в жилой части и заснут, если, конечно, сон придет к ним.

Сандра вышла, сорвав полотенце с вешалки, и место у раковины заняла Джейн, которая соскребла с себя остатки Литвинова и Белла и вытерла руки тем же полотенцем. Затем Сандра взяла его и повесила обратно.

Во время омовения никто из них не произнес ни слова, молчали они и тогда, когда Сандра вдруг обняла Джейн и крепко прижала ее к себе. Джейн ответила тем же, и некоторое время обе стояли молча: мать Холли и Лорен не находила слов, чтобы выразить обуревавшие ее эмоции, а мать Трэвиса не нуждалась ни в каких словах. Она прекрасно понимала, что эта женщина, сама того не желая, стала обладателем истинного знания о мире, знания, от которого большинство людей всю жизнь пытаются убежать и освободиться. Но когда ты узнаешь правду, то уже не можешь отделаться от нее, забыть ее, она всегда будет в твоем сердце – темнота, где ты до конца жизни будешь искать хоть какой-нибудь источник света.

12

За дорогой, за огнями фар, за бесконечной спешкой беспокойного человечества, в непроглядной тьме этой древней земли, расположился молчаливый свидетель – Аризонский кратер, глубина которого равна высоте пятидесятиэтажного здания, а ширина составляет четыре пятых мили; он старше даже лежащих в руинах поселений индейцев-анасази, молча стоявших в этой же самой темноте задолго до появления первых европейцев. Скальную породу превратила в порошок стремительно несущаяся масса, например астероид, анасази же стали жертвой времени, насилия и каннибализма – походов деревни на деревню. Джейн Хок, пребывавшая в скверном расположении духа, ехала за автобусом Терминдейлов до Уинслоу, потом до Холбрука, мимо Цветной пустыни и Окаменевшего леса. В Гэллапе, штат Нью-Мексико, она убедилась, что женщины поставили свой фургон на парковку, и попрощалась с ними.

Ноктюрны и прелюдии Шопена в хорошем исполнении разных пианистов сопровождали ее во время ночного путешествия по стране красных скал, где проходил континентальный водораздел. Среди исполнителей не было ее знаменитого отца, чьи преступления не только не были осуждены, но даже не вызвали подозрения; он и теперь гастролировал, разъезжая по стране с женщиной, ради которой убил мать Джейн, когда дочери было восемь лет. Он был блестящим музыкантом, хотя не все давалось ему одинаково легко. Шопена он избегал.

Джейн ощущала себя мешком мучительно ноющих мышц и негнущихся суставов, когда приехала в Альбукерке в 11:20 вечера, почти шестнадцать часов спустя после того, как видела уезжающего на пони Трэвиса. Она нашла мотель, которому лишь самый щедрый критик дал бы две звездочки, заплатила наличными, поставила в бланке имя, указанное на водительском удостоверении,