Она поставила обе ноги на деревянную перемычку, уперлась спиной в стену и стала прорезать в гипроке дыру для выхода в кладовку. Оказавшись там, она провела лучом фонарика по электрическим панелям и коробкам телефонной компании.

«Спасибо тебе, Уилсон Фошер».

Из мешочка на ремне она извлекла одну из игрушек, купленных в Резеде, – портативную камеру, часто используемую полицейскими, – и прикрепила ее к шнурку, который накинула на шею. Устройство весило всего несколько унций. Широкоугольный объектив и емкие аккумуляторы позволяли производить запись в течение нескольких часов, с высоким разрешением и хорошим звуком.

Она достала один из «хеклеров», выключила фонарик, положила его в карман и открыла дверь кладовки.

Электрическая компания не могла за такое короткое время заменить пострадавший поврежденный трансформатор, но в громадной квартире Д. Д. Майкла горел свет. Здесь явно имелся генератор, предусмотренный специально для таких случаев.

Она двинулась на поиски Д. Д.

28

Джейн вошла в эту берлогу, устроенную высоко над землей: девять тысяч квадратных футов олимпийского величия, где безумный бог занимался тем, чем занимаются другие боги (со строчной «б»), когда они не разрушают один мир, чтобы построить другой…

Жалкие условия, в которых обитали рейшоу, свидетельствовали о презрении, которое испытывал Д. Д. к этим простейшим существам. Джейн сомневалась, что он позволил бы кому-нибудь из них появиться в его личном пространстве. И уж конечно, на девятом этаже не было запрограммированных обезьян.

Если здесь имелись слуги – горничная, кухарка, дворецкий, – то они были такими же, как жители Доменной Печи: некоторая показная самостоятельность при строгом контроле. Д. Д. не допустил бы в свое личное пространство слуг с неограниченно свободной волей, имея возможность защитить свою частную жизнь путем использования высокоуровневых полузомби. Этих людей поработили навсегда, и, если ей придется убить их, чтобы добраться до хозяина квартиры, она всего лишь их освободит.

Если же здесь окажутся гости…

Что ж, любой гость, скорее всего, будет аркадцем. Придется действовать по обстоятельствам.

Она прошла по короткому коридору мимо кухни, затем по изящной анфиладе парадных комнат, обставленной подлинными предметами в стиле ар-деко, мебелью музейного уровня от Дески, Дюфрена, Рульмана, Сю и Маре… Старинные персидские ковры вполне подошли бы для дворца султана. Повсюду были изысканные лампы «Тиффани» с редчайшим рисунком. Люстры от братьев Симоне. Чувственные картины Лемпицкой, Домерга, Дюпа. Скульптуры Чипаруса, Лоренцля, Прейса. Эмали Жана Дюнана. Здесь, в одной квартире, были собраны предметы искусства и старины на десятки миллионов долларов… и пока не виднелось ни души.

Странно, что человек, который собирался перевернуть прошлое, переписать на свой лад историю и создать будущее, не похожее ни на что прежнее, придумал для себя этот рай, каждая деталь которого напоминала о двадцатых и тридцатых годах. Может быть, он считал эту эпоху временем несбывшихся надежд, которые рассчитывал воплотить в жизнь сейчас.

Джейн шла по квартире, заполненной произведениями музейной ценности, и чувствовала себя немного сбитой с толку – возможно, из-за того, что эти бесконечно изящные предметы, доставшиеся ценой немалых денег и усилий и стоявшие здесь в тщательно продуманном порядке, находились в чудовищном противоречии с ужасами восьмого этажа, с рейшоу, обезьянами, кровавым насилием. В ее ушах вдруг раздался непонятный непрекращающийся шум: два-три колеблющихся электронных тона переплетались, набирали силу и стихали, словно саундтрек, призванный дезориентировать ее.

В окна, как и на восьмом этаже, было вставлено толстое пуленепробиваемое стекло. Тусклый утренний свет, проливной дождь, серый городской пейзаж, словно нарисованный карандашом, контрастировали с теплыми тонами гламурного интерьера.

Когда Джейн вошла в великолепную комнату с полудюжиной кресел и диванов, до нее стали доходить и звуки представления, устроенного природой: периодическое горловое ворчание грозы, шелест дождевых струй, барабанный бой капель, падающих с навеса десятого этажа и собирающихся в лужицы на балконе девятого.

Двойные двери, ведущие на широкий балкон, были распахнуты. Дэвид Джеймс Майкл, словно принесенный с небес на землю потоками ливня, появился на пороге и вошел в комнату.

Ее одолевало желание сказать: «Это тебе за Ника» – и прикончить эту нечисть здесь и сейчас. Она бы так и поступила, если бы ей не требовалось его признание.

Он улыбнулся:

– Миссис Хок, ваши настойчивость и терпение просто поразительны. Добро пожаловать в мой скромный дом. Я бы предложил вам выпить, но такая вежливость кажется чрезмерной, если иметь в виду, что вы хотите моей смерти.

– Смерть – это неплохо. Но я бы предпочла видеть вас нищим и в тюрьме.

Возможно, на балконе был еще кто-то. Через высокое окно Джейн не видела никого, но там были места, куда она не могла заглянуть.

– Вы неважно выглядите, миссис Хок. На вашей куртке кровь.

Нажав кнопку включения видеокамеры, висевшей у нее на шее, она взяла пистолет обеими руками.

– Вызвать для вас врача? – спросил он.

– Нет, мистер Майкл. Я вызову его, когда он понадобится вам.

Он встал у кресла работы Рульмана – массивной колоды с глубокой выемкой для сидения, формы которой смягчались светом напольной лампы «Тиффани» со стрекозами разнообразных оттенков желтого – от темно-янтарного до лимонного.

Теплый свет подчеркивал его привлекательную внешность. Красивый сорокачетырехлетний блондин с мальчишеским выражением на лице. На нем были кроссовки и джинсы, незаправленная рубашка, подчеркивающая важный для него образ вольного человека, миллиардера без претензий. Конечно, кроссовки были, скорее всего, от Тома Форда, джинсы – от Диора, рубашка – от Дэвида Харта. Все вместе – три тысячи долларов, не считая нижнего белья.

Джейн чувствовала себя нечистой от мысли о том, что находится в одной комнате с ним, видит, как он оценивающе смотрит на нее, словно прикидывает, подойдет ли она для «Аспасии».

– Расскажите о Техноаркадии, мистер Майкл.

– Это какой-то третьестепенный оркестр? Что они играют? Танцевальную музыку восьмидесятых?

– Вы – самоуверенный сукин сын, но вы у меня заговорите.

– И как вы поведете допрос, миссис Хок? Оглушите меня шокером, усыпите хлороформом, разденете догола, свяжете стяжками, станете стимулировать мой пенис острым ножичком? Этому вас учили в Куантико? Не думаю, что это законные методы. – Он приложил сложенную чашечкой ладонь к уху. – Вы слышите?

Она не хотела ему подыгрывать и вместо ответа на вопрос сказала:

– Поместите свою задницу в это кресло.

– Вы слышите? – повторил он. – Это зов будущего. Будущего, которого вы не понимаете, где для вас нет места.

У нее чесались руки убить его – с признанием или без.

– Миссис Хок… Или лучше говорить «вдова Хок»? Нет, вам, наверное, будет неприятно. Просто Джейн. Джейн, потому что я очень хорошо знаю людей вашего типа. Вы, конечно же, верите в существование совести. Тоненький внутренний голосок, который помогает вам отличать добро от зла.

– А я очень хорошо знаю людей вашего типа, – сказала она, – и вы, конечно же, не имеете понятия ни о чем таком.

Он отошел к позолоченной деревянной