– Я ведь не расспрашивал тебя о том времени? – Ответный выпад. Ровным тоном. – И ты ничего не рассказывала. То, что я действительно ценю, – это наше настоящее…
– Я не сделала ничего такого, что пришлось бы объяснять.
– Я тоже.
Мышцы ее челюсти дергаются, как палец, сжимающий курок. В глазах горит ярость.
– Ты не мог сказать, что это твоя коллега?
– Это бы что-нибудь изменило? Она ничего для меня не значила, а сейчас и того меньше.
Злобный оскал.
– Иногда я не знаю, что с тобой делать.
Она уходит, без всяких объяснений. Его программы анализа не предлагают ничего ценного. Он подумывает их заменить, даже полностью отменить подписку. Зачем держать дома вещи, если они не делают того, что должны делать?
– Ангел мой…
Громкий хлопок дверью.
Мужчина сидит, спрятав лицо в ладонях. Тишина.
* * *Наблюдаем…
Уже поздно. Три часа ночи. Черно-синее небо. Ни одного созвездия. Дым струится с оранжевых фитилей на улицах. Город никогда не спит.
Сдвиг в кадре…
Мы видим окно, обрамленное ветвями деревьев. Большая кровать. На одной ее стороне фигура, укутанная в белые простыни. Жена мужчины. Она не спит. Дверь открывается, скрипя петлями, и появляется изможденный силуэт мужчины. Он колеблется, почти отступает, но в этот момент она поворачивается, приподнимаясь на локте, ее волосы блестят в бирюзовом свете города.
– Иди сюда.
Он подчиняется, заворачивается в простыни и приникает к ней. Его движения властны, голос заплетается. Он все время причиняет ей боль.
– Мне жаль.
– Я знаю. Да, я это знаю, милый.
Отъезд камеры…
Прошло несколько часов. Горизонт озаряется кинематографическим сине-зеленым светом. Рассвет встречает чириканье пары птиц. Мужчина спит, обняв жену и положив руку на ее бедро. Она лежит с открытыми глазами.
* * *Наблюдаем…
Мужчина сидит за своим столом. Его рубашка смята. Верхняя пуговица расстегнута. Это непростая задача. Сегодня он переписывает живых.
Слушаем…
Искаженные записи, один голос, накладываемый сам на себя, слегка рассинхронизированный: голос политика. Зычный. Это голос старого человека. Шум переходит в отчетливую речь, страстную – призыв к оружию. Она не отрепетирована. Голос дрожит от волнения. Он это понимает.
Но это неприемлемо. Освещенными кончиками пальцев мужчина накладывает фразы на фонограмму, текст на звук; проверяет, перепроверяет, проверяет снова, используя малейшую возможность минимизировать модификацию. Он принял решение. Исходный монолог остается. В основном. Строку-другую можно пропустить или реструктурировать, строка-другая сокращена, растянута, нагружена бессмысленными словами, так что исподволь возникает место для подозрения. От изменений тона и перестановки фраз меняется и сам человек. Это жизненно важно.
Проходят часы. Затем:
Слушаем…
Он включает новую запись: убежденность стала фикцией. Соло продавца. В двух словах: его сердце пронзает сожаление. Мужчина думает: эта речь могла бы изменить мир. Но у него есть свои приказы, своя штатная задача. Кроме того, если бы министр действительно подразумевал то, что говорил, если бы он по-настоящему верил в это, не осталось бы места для неверного толкования.
Наблюдаем…
Мужчина сужает свое мировоззрение.
Наблюдаем…
Сдвинутые брови прорезают на его лбу бороздки, сковывают тонкие линии рта – первый признак старости.
Наблюдаем…
Дыхание, дрожащее в полости горла – легкая дрожь, словно говорящая «я не верю».
Наблюдаем…
Мужчина не убегает. Он расхаживает туда-сюда, позволяет своему высокомерию превратить опасения в пыль, в ничто, в проблески памяти. Крошечные, слишком крошечные, чтобы иметь какое-либо значение. Как та пара выходных, проведенных с девушкой, которая никогда не имела значения.
* * *Это обратный кадр. Мы понимаем это из-за наложения сепии и дымки в камере, трансформирующей каждый слой кожи, превращающей каждое лицо в неживое, нереальное. Это должно вызвать у зрителя ностальгию.
Наблюдаем…
Пляж. Мириады звезд на небе. Здесь холодно, с севера веет пахнущий солью ветер. Мужчина и девушка сидят у костра. Их друзья понимающе улыбаются.
Наблюдаем…
Их пальцы соединяются, дрожа от еле сдерживаемого желания.
– Знаешь, я думала, ты был заинтересован в этом. – Она молода, слишком молода и так прекрасна в этот момент. Загорелая, с серебристым блеском в глазах. В свете костра ее волосы отливают медью.
– Это была ошибка. – Мужчина наслаждается ее коричнево-золотистыми стройными ногами, ее лицом. Она так близко, что поцелуй неизбежен. Он наклоняется. – Я знаю, чего хочу.
Ее улыбка словно рождение новой вселенной, глазам становится больно.
* * *– Ты меня любишь?
– Нет, – следует его мгновенный ответ.
* * *Мы возвращаемся к настоящему.
Мужчина расхаживает по своей квартире. Тусклый свет. Слишком поздно, слишком тихо, слишком пусто.
Его жена ушла.
Прозрение приходит постепенно, всплесками, словно осколок стекла, медленно вскрывающий плоть между его ребрами. Шок становится горем.
Его жена ушла.
Мужчина мечется из комнаты в комнату, открывает все ящики, смотрит под кроватями. Он листает свои книги, надеясь отыскать объяснение или какую-то заметку на полях. Что угодно, что могло бы объяснить почему.
Его жена ушла.
Мысль походит на похмелье. Слишком тяжела, чтобы удержаться в голове, поэтому выплескивается в рыданиях.
Его жена ушла.
Мужчина плачет.
* * *Слушаем…
– Где моя жена?
Звучит ледяной, свистящий от злости голос девушки:
– И я рада тебя слышать. Первый звонок за десять месяцев, и ты уже предъявляешь требования…
– Я… У меня нет на это времени. Мне нужно, чтобы ты сказала мне, видела ли ты мою жену.
– На прошлой неделе. Мы пили кофе.
– Почему… – Он прервал вопрос. – Что ты ей сказала?
Глухая оборона:
– Я ничего ей не говорила. Она задавала вопросы. Я отвечала.
– Я… – Он проглатывает слова, с трудом выдавливает их из себя. – Я не понимаю.
– Что именно? Тот факт, что твоя бывшая любовница и твоя жена могут найти общий язык? Или то, что женщины говорят?
– Мы с тобой просто разбежались. Никакого недопонимания относительно того, что происходило между нами, никогда не было. Я говорил тебе это, и…
– Ты не сказал мне, что женат.
– Потому что это не имело значения… – Бах! Мужчина бьет кулаком по столу. – Мы разошлись. Мы… между нами был уговор. Мы… мы признали возможность случайного секса вне брака. Вот в чем смысл перерывов. Именно в этом. Я… во всех смыслах я был холостяком, а ты – одинокой женщиной, и…
– Как бы то ни было, я влюбилась в тебя, – шипит она. – Ты это знал. Ты должен был это знать.
– Тогда я не виноват, что ты не смогла вовремя прочитать сигналы.
– А я не виновата, что у нее есть кэш моей памяти.
Хлопок.
Связь оборвалась.
* * *Наблюдаем…
Мужчина сидит в своем кабинете. Бледный, сгорбленный, исхудалый. Щеки и виски покрыты щетиной. Он не брился несколько дней.
Наблюдаем…
Под его паукообразными пальцами струится свет, отросшие ногти производят неприятное впечатление. Он копается в базах данных, записях видеонаблюдения, телефонных разговорах. Во всем, что только может найти.
Наблюдаем…
Тот же мужчина. Размеренное глубокое дыхание; он в пятый раз читает непринужденный разговор, настраивает тембр, меняет высоту тона, опускает ложную привязанность, управляемую феромонами, но он все еще далек от истины.
Наблюдаем…
Мужчина разрезает фотографию. Он смазывает лицо, изображенное на снимке, режет по изгибу своих конечностей, превращает их в незнакомые, далекие от
