– Она и правда чудесная, верно? – сказал Измай.
– Так значит, вот из-за чего ты попал в неприятности? Первая воительница собирается добраться до тебя, как только закончит занятия с джа’акари.
– Этого я не знал. Наверное, так и будет. – На лице Измая появилась знакомая Дару ухмылка. – Но оно того стоит.
С этим Дару не мог не согласиться. На мгновение он даже позволил себе подумать…
Нет, это не для тебя.
Он подпрыгнул, словно ужаленная лошадь, и встретился с горящим взглядом Рухайи.
– Что?
– Неужели она с тобой заговорила? – Измай бросил взгляд на вашаи. – Не знал, что она умеет это делать. Что же она сказала?
Рухайя смотрела на них обоих с издевкой.
Дару пожал плечами и уставился себе под ноги. Да, не для меня, – подумал он. – Конечно, такая, как она, никогда не могла бы мне принадлежать.
– Кхутлани, – произнес он так тихо, как только мог.
Его рот, уж конечно, был слишком мал, чтобы озвучивать столь громкие желания.
Измай усмехнулся и потрепал его по волосам, как настоящий взрослый.
– У нее довольно внушительная внешность, эхуани. Может быть, ты как-нибудь сходишь с нами на охоту? Чтобы ее прокормить, понадобится много мяса, она ведь еще растет.
– На охоту… – Дару напустил на себя равнодушное выражение, и у него во рту появился привкус лекарственной горечи.
– Да, на охоту. Думаю, ты уже достаточно взрослый. – Измай бросил на Дару оценивающий взгляд. – И сильный. Если ты сядешь на лошадь, то сможешь держаться рядом с нами.
– Я… я… я еще ни разу…
Измай пренебрежительно пожал плечами. Одного серебристого взгляда Рухайи хватило, чтобы он оставил детство позади, но Дару трудно было за ним угнаться.
– Ты никогда еще не сидел на лошади, знаю. Я тебя научу. Это совсем несложно, Дару, честно. Ты ведь зеераниец и должен уметь ездить верхом. Ты – зеераниец, – повторил мальчик, будто это были очень важные слова.
Гул толпы заставил их подойти к арке, открывавшей обзор на арену. Полностью обнаженный Таммас Джа’Сайани сидел верхом на Азуке, и они вместе исполняли танец кьядры. Едва ли не легендарный чалый жеребец синеватой масти двигался, как заговоренное серебро, как тень в бледном свете луны, а его шкура мерцала, словно серебряный колокол. Вашай Таммаса по кличке Дайруз, запрокинув голову, сидел у возвышения, и его грива цвета сажи с пеплом буквально поглощала солнечный свет. Глаза кота были полузакрыты, а рот приоткрыт. Вашай порыкивал, мурлыкал и подпевал мелодии.
Азук подпрыгнул высоко в воздух, вставая на дыбы. Таммас широко раскинул руки, принимая вызов, и Дайруз разразился таким рыком, что по ногам Дару пробежала дрожь. Толпа ответила вашаю визгами, топотом, аплодисментами, воем шофаротов. Люди исполняли песню Зееры.
Где-то на уровне костного мозга в Дару разгоралась тоска, и его рот наполнился горечью.
Ты – такой же зеераниец, – упрямо твердило его сердце, повторив: – Такой же. Его дух взывал к той жизни, в которой отказывало ему тело.
– А теперь представь, что Таммас – твой брат.
Дару подпрыгнул от неожиданности и обернулся к Измаю. Старший мальчик тряхнул головой, его губы искривились в невеселой усмешке.
– Представь, что древние сказания ожили, обернувшись в полотно с изображением великого героя, и это твой старший брат. – Он вздохнул. – Да ты просто счастливчик.
– Счастливчик? – Даже самому Дару собственный смех показался жутковатым. – Да уж, счастливчик. Мне так повезло под этим солнцем, что я сам себе завидую.
– Но ты и правда счастливчик, – настойчиво повторил Измай. – Ты – сильнейший за последнюю сотню лет подмастерье повелительницы снов. Тебе даровано право жить с ней… учиться у нее.
– Так уж и сильнейший? Кто это сказал?
– Да хотя бы моя мать, а ты прекрасно знаешь, что все ее слова претворяются в жизнь. Может быть, повелители снов и могут видеть будущее, но только матери способны его создавать. Говорят, что ты уже странствовал по дорогам снов. Каково это?
– Ты спрашиваешь о Шеханнаме?
Измай кивнул:
– Это похоже на грезы, которые приходят во сне?
Дару смотрел на арену, но его мысли витали среди покрытых густой зеленью троп Шеханнама. По дивным деревьям серебристого и золотого цвета, прямым, как речные водоросли, и теням… Это нисколько не походило на сон, ничего общего. В обычных сновидениях нельзя умереть. Или кого-нибудь убить. Дару вспомнил, как создавалась его флейта из черепа птицы, и содрогнулся.
– Мне очень жаль. – Казалось, Измаю стало стыдно. – Мне не следовало тебя об этом спрашивать.
Дару пожал плечами.
– Все в порядке. Просто дело в том, что… Шеханнам трудно описать словами. Повелительница снов не любит, когда я об этом говорю.
Измай кивнул.
– Хафса Азейна отбрасывает длинную тень. – Он указал подбородком в сторону Мадража. – Совсем как мой брат.
Только вот твой брат не убивает людей во сне, – подумал Дару.
Рухайя уставилась на него с таким выражением, как будто прочла его мысли.
Измай перевел взгляд на арену и замер как вкопанный.
– Ау-йе. Ай ях.
Дару проследил за его взглядом. На сцену Мадража вышла пара обнаженных бойцов. Дару ухмыльнулся.
– А Сулейма сегодня просто красотка, верно?
Но не такая, как Ханней, – прошептало его сердце. Однако Дару приказал ему замолчать.
Измай с шипением выпустил воздух сквозь зубы.
– Неужели это так очевидно?
– Может быть, я и мал, Измай, но уж точно не слеп.
Дару рад был сменить тему.
– Всем известно о твоем отношении к Сулейме. Даже мертвецы знают, как она тебе нравится.
При этих словах что-то ледяное зазвенело в ухе у Дару, а по спине пробежал неприятный холодок. Мальчик прикусил губу и в тысячный раз пожалел о том, что не научился держать язык за зубами.
Но Измай его не слушал. Его глаза не отрываясь следили за дочерью повелительницы снов.
– Она похожа на стихи, оживленные дыханием.
– Думаешь, она победит Ханней?
Дару прижался к низкому каменному перекрытию, жалея, что не обладает зоркостью ястреба. Обе джа’акари поклонились сначала зрителям, потом друг другу, а затем приняли боевую стойку. Они были лучшими воительницами из нового набора и собирались сражаться за титул чемпионки.
– Иначе и быть не может, – произнес Измай.
– Ну… полагаю, Сулейма и правда выйдет победительницей. Но они обе очень сильны.
Услышав это, Рухайя издала рычащий смешок.
– Сильны по человеческим стандартам, конечно, – ответил Измай.
– Шшш! Слушай!
Барабанщики встали на свои позиции и застучали по натянутым шкурам, и издаваемые кончиками их пальцев звуки – трюм-трум-бум-шушшш – эхом отражались в сердце Дару. Должно быть, такое же эхо звучит в сердце каждого зрителя на Мадраже, – подумал он.
Трум-трум-шушшш – раздалось снова, и девушки пришли в движение. Ханней зашевелилась первой. Она схватила пригоршню песка, а затем совершила полный переворот, кружась и вращаясь, – при этом косы отчаянно хлестали ее по лицу. Сулейма отклонилась назад, и ее ноги также пришли в движение, делая кульбит.
