– Пусть так. – Маска обернулась к Хафсе Азейне, и глаза Вивернуса застыли, глядя на ее неподвижное, обмякшее лицо. – Даже теперь. Народ любил ее больше, чем когда-либо меня. Она была Сердцем Атуалона, и мы так по-настоящему и не оправились после того, как она нас покинула.

Сулейма не могла соединить образ милой принцессы, волосы которой напоминали лунное сияние, с женщиной, которую она знала всю жизнь: резкой, колючей и смертоносной, как ледяной кремень.

– Что же случилось? – прошептала девушка.

– Во всем виноват я, – ответил Вивернус. – Кто-то начал убивать Не Ату, уничтожать моих детей. – Его голос оборвался. – Моя принцесса, моя возлюбленная оказалась единственной из нас, кому хватило мудрости все понять, а мне не достало ума, не хватило мужества, королевского характера, чтобы к ней прислушаться. Я с головой ушел в свои дела и отмахнулся от ее тревоги, и ей было не к кому обратиться. Я не был с ней, когда она сбежала из Атуалона, и мы, вероятно, никогда не узнаем, что случилось в ту ночь на Великом Соляном Пути. Полагаю, тот, кто убивал Не Ату, пришел за тобой. Хафса Азейна решила бежать и обратилась к темной магии для того, чтобы спасти тебе жизнь, потому что я ее не поддержал.

– Как я не поддержала тебя. – Сулейма в ужасе сжала руку матери. Все эти годы она ничего не знала. – Значит, она стала такой… ради меня?

В этот момент девушка поняла, что правда могла обернуться не только красотой, но и горем.

Вивернус сжал ее ладони в своих:

– Да, дитя, полагаю, что она отдала свою прежнюю жизнь ради того, чтобы спасти твою. Если бы я только мог вернуть назад пески времени и все исправить! Я бы сделал для этого что угодно.

– А ты можешь? – поспешно спросила Сулейма. – Сделать что угодно? Ты можешь ее вылечить? – Она прикусила губу.

Вивернус повернул голову, и теперь на нее уставился дракон.

– Я не могу снова сделать Хафсу Азейну такой, какой она была, – ответил он. – Вся магия мира, все силы, которые доступны королевским рукам, не могли бы этого сделать. Может быть, мне удастся спасти ей жизнь, хотя я и могу потерпеть поражение или же выиграть совсем немного времени, которое позволит нам лишь попрощаться.

– Однако надежда есть?

– Да, надежда есть. Но, Сулейма… цена будет высокой для нас обоих.

– Для нас обоих? Ничего не понимаю.

– Атулфах может творить великие дела, Сулейма, но, как всегда в подобных случаях, он потребует жертв. Если я попрошу у атулфаха так много, он так же много потребует взамен. Это лишит меня сил, а мы стоим на пороге войны с императором-деймоном. Если я решусь на столь грандиозное исцеление, ты должна будешь занять место моей наследницы и дать мне свои силы, когда придет время. Готова ли ты на это? Оставишь ли ты Зееру, народ, который так любишь, и все, чего ты достигла своим трудом?

Его глаза прожигали ее насквозь, требуя правды.

– Я готова. – Сулейма сжала руку матери, желая сохранить ей жизнь. Под сломанными ногтями Хафсы Азейны запеклась кровь. Понадобится теплая вода и мягкие полотенца, чтобы вычистить кровь и грязь. – Она отдала свою жизнь ради того, чтобы я жила, и я сделаю для нее не меньше.

– Это не освобождает ее от преступлений, которые она могла совершить. Ходят тревожные слухи…

Сулейма тоже слышала перешептывания, но отказывалась им верить.

– Все это тени и вранье, – отрезала она. – Моя мать не связывается с предателями и наемными убийцами. Если она хочет кого-то прикончить, то берет дело в свои руки.

Отец повернулся, чтобы посмотреть на нее, и девушка увидела, как он улыбнулся.

– Вот какую дочь мы с тобой вырастили, любовь моя. Вот какую наследницу ты привела ко мне. – Он забрал у Сулеймы ладонь Хафсы Азейны и осторожно оттолкнул дочь в сторону. – Не подходи слишком близко, – предупредил он. – А не то можешь обжечься.

Драконий король встал у изголовья кровати Хафсы Азейны и высоко поднял руки, откидывая назад обрамленную золотыми рогами голову. Байидун дайелы вокруг него тоже воздели руки к небу. Из-за своих развевающихся кроваво-красных плащей они напоминали стервятников, собравшихся на пиршество. Их лица были устремлены на Ка Ату, и когда он сжал поднятые руки, они выгнули спины и застыли, точно он был кукольником с пригоршней ниток в руках.

А потом Ка Ату запел.

Никакая человеческая глотка, даже тысяча глоток, не могли издать столь громогласный вопль, загрохотавший из-под маски. Песнь Дракона Солнца рассыпа`лась, словно пустыня во время прилива, и наполняла комнату ярким солнцем и темными лунами, и пронзительным взглядом звездного света.

Воздух стал густым и печальным, исполненным протяжных, нежных, одиноких нот драконьей песни, и девушке с трудом удавалось дышать. С ее губ сорвался громкий вздох. Дракон Солнца Акари вертел головой, разыскивая Сулейму.

Его жгучие глаза зажглись, увидев ее лицо, и песнь разбилась на миллион осколков цветного стекла, когда Дракон Солнца Акари забрал Сулейму под свое крыло.

Ее ум, тело и душу.

Три дня спустя в бледном свете лунных сестер Вивернус сделал Сулейму своей наследницей и назвал ее Сердцем Атуалона. Он возложил ей на голову блестящую корону Са Ату и поцеловал в обе щеки, а толпа все время гудела:

– Са Ату!

– Са Ату!

– СА АТУ!

С волной голосов пришла бледная тень воспоминаний, словно звуки растаявшей колыбельной, словно запах далекого и давно заброшенного сада. Там, где раньше была грусть, где звучала песнь, теперь остался один дракон.

Когда Ка Ату преклонил колени у ног Сулеймы, толпа взорвалась ликованием и смехом и в королевстве не осталось ни одной пары сухих глаз.

Дымка и тень

Знай она, что жизнь после смерти окажется так похожа на Шеханнам, Хафса Азейна не трудилась бы умирать. Дымка, которая вилась у нее под ногами, затянутое тенями небо над головой, даже плоский, безликий запах воздуха были точно такими же. Она вздохнула и пошла по дороге, которая соткалась перед ней, мягко подсвеченная в…

Хафса застыла и опустила взгляд.

Это ее ноги.

Ее ноги остались ногами, а руки – руками. Она сжимала посох, который держала всю свою жизнь, и ее заговоренные волосы лежали теплой тяжестью на спине. Ни когтей, ни меха… Она коснулась кончиком языка своих зубов… Клыков не было.

Что ж, это любопытно.

Путь перед ней разделился. Одна дорога, темная и заросшая терновником, вела вниз и влево. Другая поднималась и уходила слегка под наклоном вправо – широкая и сияющая, аккуратно выложенная камнем.

Эту сказочку я знаю, – подумала Хафса Азейна, – я знаю путь.

А затем она мысленно добавила:

К Йошу все. Я устала от боли. Жизнь тяжела. Пускай хоть смерть моя будет легкой.

Она свернула направо и пошла по дороге – не