Хэртстоун сел на палубу прямо там, где стоял. Устало положил руки на колени и покачал головой: «Нет, нет, нет». Он где-то потерял свой шарф и остался весь в черном, как катафалк.
– Вы живы! – сказал я, не помня себя от облегчения.
Все эти дни меня аж подташнивало от тревоги за друзей, и вот они тут, а их перекошенные лица отравляют мне всю радость воссоединения.
– Вы нашли то, что искали, – догадался я.
Блитцен нервно сглотнул:
– Б-боюсь, что так, сынок. Ньёрд был прав. Нам понадобится твоя помощь, чтобы сделать самое трудное.
– Альфхейм, – сказал я, пока он сам не произнес это слово. Оставалось надеяться, что в моих устах оно прозвучит не так зловеще.
Я бы куда охотнее отправился в самые дикие места Йотунхейма, в огненный Муспельхейм или даже согласился бы воспользоваться общественным туалетом на бостонском Южном вокзале.
– Да, – подтвердил Блитцен. Он повернулся к Мэллори и попросил: – Солнышко, будь добра, дай знать вашим друзьям. Нам придется временно похитить у вас Магнуса. Хэртстоуну предстоит последний раз встретиться со своим отцом.
Глава XXIII
Ступай за запахом дохлых лягушек!
(Поется на мотив «Ступай по дороге из желтого кирпича»)
Да что такое с этими отцами?!
Почти у всех моих знакомых отцы просто отстой, словно они соревнуются за титул Самого Гадкого Папаши во Вселенной.
Вот мне повезло. Я отца до прошлой зимы в глаза не видел. Да и тогда мы поговорили всего несколько минут. Но зато Фрей оказался классный. Мы обнялись. Он разрешил мне оставить его говорящий и поющий дискомеч, а когда мне было до зарезу нужно, послал ярко-желтый корабль.
Отцом Сэм был Локи, чье имя неслучайно созвучно со словом «лукавый». У Алекс отец – злобный сварливый засранец, который только и мечтает, что о мировом фарфоро-фаянсовом господстве. А Хэрт… Ему с отцом повезло меньше всех нас. Мистер Олдерман превратил детство Хэртстоуна в настоящий Хельхейм. Я всего одну ночь провел под его крышей и вовсе не горел желанием провести еще одну. Невозможно было представить, как Хэрт это выдержит.
Упав с золотых небес – штатный способ попасть в возвышенный мир эльфов, – мы мягко приземлились на улице перед особняком Олдермана. Как и прежде, широкая загородная улица тянулась в обе стороны, а вдоль нее шли каменные изгороди и ухоженные деревья, выращенные для того, чтобы эльфы-миллионеры не подглядывали, что происходит на соседских гигантских угодьях. Из-за низкой силы тяжести казалось, будто земля пружинит под ногами и если прыгнуть как следует, то этаким трамплином забросит прямо в стратосферу (меня так и подмывало попробовать).
Свет был таким же невыносимо ярким, как раньше, и я порадовался, что Алекс одолжила мне свои темные очки, пусть и в ярко-розовой оправе в стиле Бадди Холли. (На этот счет надо мной немало поржали на борту «Большого банана».)
Почему мы покинули Мидгард на закате, а в Альфхейм прибыли в разгар дня, точно не знаю. Может, тут свой, эльфийский, часовой пояс.
На изящных воротах, как и прежде, блестела искусно выкованная буква «А». За воротами высокие стены щетинились шипами и колючей проволокой, отпугивая грабителей. Но камеры системы наблюдения теперь замерли в неподвижности. Ворота были опутаны цепью с висячим замком. К обеим кирпичным опорам ворот были прибиты одинаковые желтые таблички с красным текстом:
ДОСТУП ЗАКРЫТ ПО ПРИКАЗУ ПОЛИЦЕЙСКОГО ДЕПАРТАМЕНТА АЛЬФХЕЙМА НАРУШИТЕЛЕЙ ЖДЕТ СМЕРТЬВот так вот. Не преследование по закону, не арест, не даже огонь без предупреждения. Просто сделай шаг на запретную территорию – и умрешь. Это звучало куда более зловеще.
Мой взгляд блуждал по парку размером примерно с бостонский городской сад. За время нашего отсутствия трава под щедрым солнцем Альфхейма высоко вымахала. На деревьях гирляндами разрослись шары мха. От лебединого озера доносился едкий запах тины.
Подъездная дорожка длиной в полмили была усыпана белыми перьями (возможно, как раз лебедиными). Кости и комки шерсти, должно быть, все, что осталось от белок или енотов. И еще там была одинокая модельная туфля, выглядевшая так, будто ее пожевали и выплюнули.
На вершине холма лежал в руинах некогда великолепный особняк Олдермана. Левое крыло полностью обрушилось – от него осталась только груда битого кирпича, опоры и обугленные балки. Правое крыло все целиком, включая крышу, оплела лоза кудзу[54]. На виду остались только два венецианских окна. Стекла в них по краям закоптились, а в середине блестели на солнце, неприятно напоминая снайперские очки Ти Джея.
Я повернулся к друзьям:
– Это что, наших рук дело?
Я чувствовал скорее удивление, чем вину. Когда мы бежали из Альфхейма, нас преследовали разъяренные водяные духи и эльфийская полиция с пушками, не говоря уже о Хэртовом папаше-маньяке. Может, на пути к свободе мы и разбили пару окон. И пожар, возможно, тоже устроили. Если так, жуткий дом того заслуживал, как никакой другой.
И все-таки… откуда такие повальные разрушения? И как пригородный райский уголок столь быстро охватило зловещее запустение?
– Мы только положили начало. – Блитцен снова опустил сетку на лицо, поэтому о его выражении можно было только догадываться. – Это все кольцо.
Казалось бы, как может пробрать озноб под палящим солнцем? Но я и правда весь похолодел. В прошлый раз мы с Хэртстоуном похитили кучу золота у мерзкого старого карлика по имени Андвари. Среди украденного барахла было и проклятое кольцо этого мелкого поганца. Он пытался предупредить нас, что кольцо приносит несчастье, но разве мы послушали? Не-е-ет. У нас тогда были дела поважнее – например, как бы спасти жизнь Блитцену. Единственное, что могло его исцелить, – это камень Скофнунг. Камень принадлежал мистеру Олдерману – и какую же тот назначил за него цену? Сто тыщ квадриллионов золотом. Эльфы-папаши, видите ли, не доверяют «американ экспресс».
Короче говоря, Олдерман взял кольцо себе, надел и стал еще более злющим и чокнутым, хотя, казалось бы, куда уж больше.
Вот если бы я проклинал кольцо, то постарался бы, чтобы оно приносило какую-то пользу, например, делало тебя невидимым и показывало Око Саурона. У кольца Андвари положительных качеств нет. Оно просто взращивает все худшее в человеке: жадность, злобу, зависть. Хэрт говорит, в конце концов обладатель кольца превращается в чудовище в самом прямом смысле слова, то есть его внешний облик приходит в полное соответствие с обликом моральным.
Если мистер Олдерман по-прежнему пребывает под властью кольца и если оно разрушает его так же быстро, как разрушается все вокруг… Дело плохо.
Я повернулся к Хэрту:
– Твой отец… он все еще здесь?
Лицо
