– Как бы мне хотелось узнать, что именно случилось возле пагоды с тобой и Грейс. Грейс ничего об этом не помнит. Сотрудники службы «Скорой помощи» считают, что, возможно, вы надышались какими-то ядовитыми парами или токсичным веществом, но все ваши анализы отрицательны. Мне бы просто хотелось знать причину – может быть, тогда мы смогли бы найти способ тебе помочь.

Я попыталась очистить мозг от наползающего на него тумана. Мама? Грейс? Я чувствовала, что должна знать этих людей, но там, где в моей голове должны бы были находиться их образы, не было ничего. Что именно я делала возле пагоды? И какой такой пагоды? Мои мысли вновь начал окутывать туман, но я заставила себя продолжать слушать.

Прерывистый писк опять становился все чаще, и из-за чего-то, сказанного кем-то, я почувствовала в голове звон. Существовала какая-то связь между этим писком и тем, что я услышала.

– Нам прислали еще множество открыток, – мягко продолжал женский голос, – и громадное количество цветов, но нам не разрешают принести их сюда. Есть огромная открытка от твоего класса – позже я зачитаю тебе все послания – и очень милая открытка от Роба. – В голосе послышалась задумчивость. – Когда он говорил со мной, было видно, он чем-то очень расстроен. Вы с ним опять поругались? Я думала, вы расстались, но, по-моему, он все еще очень тобой увлечен. – Голос ненадолго замолк. – Похоже, он думает, что и ты была очень расстроена, но я не верю, что ты могла бы совершить какую-то глупость. Только не ты. Ты всегда так полна…

Внезапно голос задрожал, и она опять зарыдала. Что же все-таки случилось? Кто такой этот Роб и что между нами произошло? И почему это ее так огорчает?

В конце концов рыдания прекратились, и она задышала ровнее.

– Прости меня, – тихо сказала она. – Я не должна этого делать. Но ты же меня знаешь… Просто это так тяжело. Мы не имеем ни малейшего представления о том, что именно с тобой произошло. Если бы мы это знали, возможно, смогли бы тебе помочь, как-то подлечить тебя и отвезти домой… – Ее голос опять дрогнул, и я поняла, что она старается вновь овладеть собой.

Я снова услышала прерывистый писк, и в моем ничего не понимающем затуманенном мозгу пара фрагментов пазла наконец все-таки встала на свои места. Я находилась в больнице, и, по-видимому, прогноз в отношении меня был неутешительным.

Но со мной было все в порядке – мне просто нужно сказать этой женщине, что она сидит не у той кровати, что я просто почему-то не могу пошевелиться. И как только я с этим справлюсь, я смогу продолжить… продолжить что? У меня появилось неясное чувство, что со мной и в самом деле что-то ужасно не так.

Я попыталась сосредоточиться. Женщина заговорила снова, но уже другим тоном.

– Нет, я не заметила в ней никаких изменений.

– Это очень странно, – сказал еще чей-то голос. – По распечаткам видно, несколько минут назад ее сердечный ритм резко участился. Вы уверены, что не изменился цвет лица или…

– Я все время смотрела, не появятся ли какие-нибудь изменения, но она остается такой же. Вы думаете, учащение сердцебиения – это хороший знак? – с надеждой спросил первый из голосов.

– Боюсь, он скорее свидетельствует об ухудшении. Возможно, организм перенапряжен, а учитывая ее состояние, это плохо. Мы говорили о возможности…

Женщина перебила его, и в голосе ее зазвучало отчаяние:

– Но не так же скоро? Я… я полагала, что у нас будет больше времени. Времени для того, чтобы понять, что делать.

– Как мы вам уже говорили, делать прогнозы очень, очень трудно, – успокоительно произнес второй голос. – В наши дни при помощи аппаратов можно поддерживать жизнь в пациентах с синдромом необратимого поражения мозгового ствола – таких, как Алекс, – бесконечно. Но вы же понимаете, надо смириться с тем, что даже если мы сможем понять, что именно случилось тогда, от этого ей все равно уже не станет лучше. – Его тон изменился, стал мягче. – Я видел ее томограммы. – Значит, он врач.

Не может быть, чтобы они говорили обо мне. Наверно, они перепутали кровати, подумала я. Со мной все в порядке – просто я не могу двигаться и по-настоящему ясно мыслить. Наверняка на моих томограммах видно, что на самом деле у меня все нормально. Но что, если они и правда говорят именно обо мне? Что они со мной сделают, если им не известно, что я могу их слышать? Если они не знают, что я могу думать? Я попыталась оставаться спокойной. Второй голос опять что-то мягко говорил, и мне надо было сосредоточиться.

– Вам известно, что Алекс дала согласие на внесение ее имени в регистр доноров органов для трансплантации, когда получила временные водительские права? – Этот вопрос был задан с запинкой.

Последовала пауза. Затем первый голос заговорил снова, и в нем слышалось столько муки, что было вообще чудом, что эта женщина все еще способна продолжать разговор.

– Мы с ней говорили об этом. Она была так уверена, что хочет иметь возможность кому-то помочь, если… – Ее голос пресекся.

– Я понимаю, как вам тяжело, но вы должны об этом подумать. То, что случилось с Алекс, повредило только ее мозг. Все остальные органы находятся в идеальном состоянии, и она могла бы стать прекрасным донором. – Его голос вновь зазвучал мягче. – Есть множество других родителей, которые надеются на чудо.

Они опять замолчали, потом женщина издала звук, полный такого глубокого, такого безысходного отчаяния, что я почувствовала, как от жалости к ней у меня разрывается сердце. Она больше не могла говорить, но я чувствовала, как она раскачивается всем телом, прислонясь к моей кровати. Второй голос молчал, давая ей возможность предаться скорби.

Теперь уж мне точно нужно было сосредоточиться. Произошла чудовищная ошибка, и эта женщина, воображающая, что она моя мать, думала сейчас о том, чтобы разрешить им забрать мои органы. Я должна дать им знать, что могу их слышать, что я здесь.

Я опять попыталась сосредоточить все свои силы на том, чтобы пошевелить рукой. Женщина держала ее в своей ладони, так что мне достаточно было сделать так, чтобы она хоть немного дернулась. Я глубоко вздохнула и усилием воли направила всю свою силу к пальцам. На секунду мне показалось, что это сработает, но нет, ничего не вышло. Я как будто тщилась повернуть вспять воду, текущую по склону холма, – все усилия были напрасны.

– Вам нет нужды принимать решение прямо сейчас, – тихо говорил спокойный голос врача. – У вас еще масса времени. Но поверьте, никому из вас нет пользы от того, чтобы продолжать поддерживать ее в этом состоянии.