Алиса боялась, что мордешор так вовремя восстановилась, только чтобы снова разрушить себя до основания. И хотя друзья умоляли ее прекратить, притормозить, сделать перерыв, прежде чем она опять свалится без сил, – Лейли не позволяла сбить себя с курса, не слушала никаких доводов и молча думала, что лучше умрет, чем когда-нибудь вновь ощутит на своих плечах эту ношу и эту скорбь. Поэтому она оставалась на посту и продолжала трудиться бок о бок с друзьями – а порой и одна, – пока все тела до последнего не были омыты и отправлены в ночь, из которой не возвращаются.
* * *Только тогда, дорогие друзья, Лейли Лейла Фенжун наконец упала.
Простите, но дела идут все хуже
Стояло зябкое золотое утро. Между влажных ветвей разгорались прямоугольники света, стволы деревьев мокли в холодном тумане. Солнце тянуло лучи к булавочным головкам росы, округлые холмы дремали под одеялами снега. Одну замедленную секунду все вокруг казалось новым и нетронутым; ужасы прошлого вечера ненадолго забылись. Это было то невероятное время между сном и явью, когда усталость заглушает страхи, а обязанности терпеливо ждут за дверью. Лейли не хотелось нарушать столь редкий покой, но звуки и чувства все настойчивее вторгались в ее сознание, пока она наконец не припомнила, что уснула вчера в снегу.
Как ни странно, девочка ощущала лишь теплую тяжесть – будто кто-то во сне набросил на нее плащ. Неохотно разлепив глаза, она поняла, что укрыта не одеялами, а жуками, которые сплошной броней облепили беззащитную перед морозом кожу. Картина была довольно отталкивающей, но Лейли все равно не смогла удержаться от улыбки. (Алиса клянется, что на самом деле та рассмеялась в голос – именно этот звук ее и разбудил, – но Лейли все упорно отрицает.)
Впрочем, неважно. Хотя мордешора и беспокоил неоднозначный исход прошлой ночи, она впервые за много лет освободилась от бремени своих трупов – и теперь чувствовала себя так, словно сбросила старую кожу. В голове царила благословенная легкость. Смахнув остатки сна, Лейли вдобавок ощутила непривычную силу в руках и ногах, после чего позволила себе – всего на секундочку – испытать счастье. Да, вчерашний вечер выдался ужасным, но он закончился. Они спасли столько невинных жизней, сколько смогли, и отправили всех задержавшихся духов в Запределье.
Лейли медленно села и аккуратно согнала жуков. Ей все еще тяжело было вспоминать о четырех погибших, но, хотя она и не ценила обычно собственную работу, девочку переполняла искренняя гордость за друзей. Всю прошлую ночь они помогали ей, не покладая рук. Поэтому, когда Алиса тихонько пробормотала «доброе утро», лицо Лейли самовольно растянулось, изогнулось и сложилось в давно забытую улыбку, которая волшебным образом согрела янтарные глаза. Лейли подняла взгляд к небу, помахала пичугам, слетевшимся на дерево для обычного обмена новостями, и едва ли не впервые в жизни задумалась, что ей делать с целым выходным.
Только тогда Лейли услышала, как кто-то зовет ее по имени.
Девочка распахнула глаза, вскочила на ноги и закрутила головой, пытаясь понять, откуда доносится папин голос. Сердце разбухло, подпрыгнуло к горлу и, судя по ощущениям, застряло там намертво. Казалось, она выкашляет его с первым неосторожным словом. Лейли разрывали страх и счастье. Папа вернулся.
Папа вернулся домой.
Сперва она видела только его лицо, слышала только барабанный грохот в ушах и ощущала странную неподвижность мира вокруг. Мысли Лейли сделались тяжелыми и неповоротливыми; она могла бы зачерпнуть их пальцами – так, как загребала сейчас воздух, на нетвердых ногах прокладывая путь к отцу. Она хотела ответов, хотела разозлиться, хотела ударить и обнять его – разом.
Папа был дома. Вначале это было все, что она понимала.
Лейли не задавалась вопросом, почему он держит руки за спиной. Не видела столпившихся позади Старейшин. Не чувствовала, как Оливер тянет ее прочь. Не слышала внезапного вскрика Алисы. Не замечала, как Беньямин с мамой поспешно прячутся с глаз, разумно рассудив, что не стоит сейчас лезть в дела мордешоров.
Папа стоял прямо перед ней, и сперва только это имело значение.
* * *Происходившее далее трудно описать.
Лейли до сих пор не может говорить о том времени даже в общих чертах, поэтому я постараюсь воспроизвести картину так полно, как сумею.
С первыми лучами солнца Старейшины Чаролеса явились к Лейли на порог, чтобы положить конец работе мордешора. Понимаете ли, они не видели от нее ни малейшей пользы. События прошлого вечера они восприняли как тревожный сигнал и ужасное напоминание о том, что бывает, если положиться на древнюю магию. Старейшины давно считали эту форму сопровождения мертвых устаревшей – очередным ненужным ритуалом, который продолжает соблюдаться только из-за приверженности традициям. Другие волшебные земли уже заменили его более современными магическими методами. Мордешоры не первый год находились на грани вымирания, а Лейли Лейла Фенжун – которая должна была стать последней в своем роду, – по всеобщему мнению, отвратительно справлялась с возложенными на нее обязанностями.
Посовещавшись, Старейшины решили, что кто-то должен ответить за кошмары минувшей ночи. То, что Лейли казалось не идеальным, но приемлемым исходом, для Старейшин выглядело как полный провал. Четыре невинных человека погибли. С еще четырнадцати заживо содрали кожу – и это на глазах у их собственных детей! – после чего бедолаг без разрешения облепили какими-то грязными пауками. По вине блудных призраков весь город погрузился в хаос, так что множество людей попали в больницы с сердечными приступами. Горожане были напуганы и разгневаны – убийственное сочетание в руках толпы – и в слепой ярости требовали наказать виновного. Кто-то должен был заплатить за грехи прошлой ночи, а тринадцатилетнюю Лейли для этого признали слишком юной.
Поэтому ее папу приговорили к смерти.
Это он позволил такому случиться, решили Старейшины. Это он переложил свою работу на ребенка, и вся система рухнула. Это по его вине Чаролес умылся кровью, а четыре человека были беспощадно убиты на улице. Это из-за него Лейли так перетрудилась. Это его безответственность подвергла город опасности – и теперь ему предстояло за все ответить.
Предполагаемый преступник обнаружился в расщелине дерева. Он сидел там и бездумно жевал лист бумаги. Его скрутили и отвели домой, потому что даже осужденным на смерть полагалась последняя милость: прощание с любимыми. Теперь он стоял во дворе – такой тощий и грязный, что Лейли с трудом его узнала, – и смотрел на дочь с растерянной, но счастливой улыбкой.
Лейли закрыла глаза.
Она не
