Планы на ночь определились окончательно.

Духи ни минуты не сомневались, что, бросив Лейли, чаролесцы выказали неуважение к самой смерти, – а потому больше не собирались щадить живых, родственники они им или нет. Люди, которые с таким равнодушием наблюдали за пожравшей их мир чумой несправедливости, не заслуживали ни капли снисхождения.

– Постойте! – воскликнул Беньямин, который теперь умолял духов уже вслепую. – Прошу вас… Мы делаем все, чтобы ей помочь… Просто не знаем, сколько еще…

– Мы ценим ваши усилия, – ответила Роксана, и Хафтпа поспешил передать ее слова. – И в знак благодарности не тронем живущих под этой крышей. Но мы не станем обещать то же милосердие людям, которые празднуют сейчас на улицах. Они танцуют и пируют, пока их мордешор умирает! – И женщина гневно потрясла кулаком. – Нет, такого мы не простим.

Когда Хафтпа закончил переводить остаток ее тирады, призраки уже исчезли, с ревом растворившись в ночи.

О тех, кто встретится им по пути, можно было только молиться.

– Что нам делать? – закричала Алиса, переводя взгляд на Беньямина, его маму, Оливера и обратно. Она не могла покинуть Лейли – только не сейчас, когда исцеление вошло в решающую стадию. При этом они не могли и сидеть дома сложа руки, пока призраки рыщут по городу и снимают кожу с невинных людей. – Что нам делать? – повторила она, когда никто ей не ответил.

Оливер открыл было рот, собираясь что-то сказать, но не нашел слов. Беньямин покосился на Хафтпу в надежде на совет, но паучок тоже растерялся. Похоже, Мадаржун единственная не лишилась дара речи. Она была потрясена, да – но все ее благоразумие осталось при ней, и именно тихий авторитет взрослой женщины заставил детей собраться, когда она коротко сказала:

– Идите. Все вместе.

– А как же… – начала было Алиса.

– И Лейли берите с собой.

– С собой? – спросил Оливер с расширенными глазами. – Как?

– Возвращайтесь в город на поезде. Мордешор должна быть с вами. Алиса останется при ней и продолжит лечение по дороге. К концу ночи, если боги окажутся к нам благосклонны, бедное дитя откроет глаза.

– Но зачем? – удивился Беньямин, разглядевший в лице матери нечто, что мог заметить только родной сын. – К чему подвергать Лейли такой опасности?

– Затем, – ответила Мадаржун, – что лучше вам быть рядом, когда она очнется.

– Что вы имеете в виду? – озадачился Оливер.

– Лейли может видеть духов, – сказала Мадаржун. – И знает их лично. После сегодняшней ночи в этом нет никаких сомнений.

Беньямин в изумлении заморгал. Оливер не знал, что сказать. Только Алиса посмотрела на бессознательного мордешора и задумчиво произнесла:

– Что ж, это многое объясняет. Хотя и непонятно, почему она не говорила об этом раньше.

– Потому что она умная девочка, – пожала плечами Мадаржун. – И знает, что о некоторых вещах лучше не распространяться. С нее довольно омовения мертвецов; но выступать еще и посредником между людьми и духами? Можете вообразить, сколько скорбящих родственников примутся досаждать ей просьбами передать весточку любимым? – И Мадаржун покачала головой. – Нет, лучше уж помалкивать. Но духи ясно показали, что знают Лейли и общались с ней прежде. Она им небезразлична. Такая привязанность не возникает на пустом месте. Попомните мои слова: эта девочка видит мертвых и говорит с ними. И если вы хотите спасти сегодня хоть кого-нибудь, молитесь, чтобы она открыла глаза. А теперь идите, и поскорее. Время на исходе.

Беньямин нервно сверился с часами.

– Но до поезда еще больше часа… Боюсь, мы…

Договорить мальчик не успел: Мадаржун схватила костыли, прислоненные к кровати, и с усилием поднялась на слабые, исхудавшие ноги. На ней была длинная розовая сорочка с гофрированным воротничком и оборками; волосы удерживал маленький шелковый платок. Беньямин, не ожидавший от матери такой прыти, бросился на помощь, но она выставила перед собой руку.

– Идемте, дети, – сказала она спокойно. – Помогу вам единственным фокусом, на который пока годна.

– Но Мадаржун, – вскричал Беньямин, заграждая ей путь. – Ты еще слишком слаба…

Мать прервала его взмахом костыля.

– Добрый совет, молодой человек: никогда, ни при каких обстоятельствах не говори женщине, будто она слишком слаба для чего-то.

– Я не имел… То есть…

– Я знаю. – Мадаржун улыбнулась и перевела взгляд на Алису и Оливера. – А теперь все за мной.

– Куда? – удивилась Алиса, спеша следом.

– Скоро расскажу. Ну же, не стойте столбом! – И женщина подтолкнула Оливера костылем. – У нас мало времени.

Оливер в испуге отскочил и метнулся к Лейли, готовясь снова взять ее на руки.

– О боже, мальчик! Возьми тележку, незачем сейчас качать мускулы.

Оливер залился краской – по причине, которую и сам не смог бы объяснить, – а Беньямин бросился за одной из запасных тележек, в которых возил урожай шафрана. Дети заполнили ее жесткое нутро подушками, застелили простыней и осторожно устроили Лейли поверх, не забыв уложить рядом футляр с костями. На мгновение ресницы девочки затрепетали.

Алиса ахнула.

Все четверо впились взглядом в мордешора, высматривая новые признаки улучшения, но она больше не шевелилась.

– Все взяли пальто? – зычно спросила Мадаржун. – Все сходили в уборную? Нет? Ну, тогда держите в себе. И ради бога, живее.

Наконец маленькая процессия выскользнула на кусачий холод. Следующие пятнадцать минут прошли в напряженном молчании: четверо детей, одна женщина и одна тележка упорно преодолевали холмы и долины, временами проваливаясь по пояс в снег (Беньямин искренне не понимал, как его мама выдерживает такой путь), пока не достигли самой окраины полуострова и не услышали рев волн, яростно бьющихся о скалы.

Алиса и Оливер благоразумно помалкивали. Им совсем не хотелось объяснять осколки стеклянного лифта – к тому же они не были уверены, что Мадаржун ищет именно его. По правде говоря, они надеялись, что Мадаржун ищет не его, поскольку в противном случае им пришлось бы рассказывать, как они его сломали.

К счастью, мысли Мадаржун лежали совсем в другой стороне. Женщина доковыляла до края обрыва, едва различимого в черноте ночи, и замерла там, словно статуя. Дети не решились следовать за ней, но когда Алиса поделилась с Беньямином своими тревогами, он заверил ее, что все в порядке. Мадаржун проделывала этот «фокус» не в первый раз.

Видите ли, была особая причина, по которой Беньямин не объяснял матери свои отношения с насекомыми, – и причина эта заключалась в том, что ей не требовались объяснения. Она сама водила дружбу с нечеловеческим миром и собиралась воспользоваться ей теперь, когда нуждалась в помощи больше всего.

Наконец Мадаржун отступила от обрыва. Не прошло и пары секунд, как клокочущее море вспенилось и забурлило еще отчаяннее. Невидимая сила швыряла волны вперед и назад, пока со дна не поднялся неожиданный, но безошибочный выхлоп воздуха, и море с оглушительным «крак» не раскололось пополам.

Огромный,