— И не сосчитаешь, — понимающе кивнул тот.
— Вот именно! И естественно, если собирать все эти темы, никаких денег не хватит, поэтому вскоре передо мной встал вопрос, — чем лучше всего ограничиться? Понятное дело, что марки своей страны необходимо собирать все. Но, учитывая, что некоторые марочки, особенно довоенные, мягко говоря, «неподъемные», типа, серия каких-нибудь там дирижаблей стоит не меньше моей зарплаты…
— Вот именно, — поддакнул с заднего сидения Гаврилыч.
— А о каких-нибудь редких номерных блоках, можно вообще не мечтать, то я, естественно, пришел к выводу, что для начала, стоит заострить внимание на, так называемой, хронологии, начиная с года моего рождения. Типа, похвастаться перед кем-нибудь, что, мол, у меня есть буквально все марки от и до.
— Разумно. Многие дилетанты так и поступают.
— На «дилетанта» я ничуть не обижаюсь, Николай Гаврилович. Хотя бы потому, что так оно и есть. Ну, и помимо хронологии, так сказать, обязаловки, стал я потихонечку приобретать марки с изображением кошек — это уже для души. Я вообще кошек люблю, а на марках они ну просто замечательные.
— Да, замечательные, — согласился Гаврилыч, — только, как правило, все эти кошачьи серии — ширпотреб, поэтому и стоят копейки.
— Все правильно, — не стал возражать Костиков. — И речь, собственно, не о кошках. А о том, что у спекулянтов, собиравшихся, к примеру, у магазина «Филателия» на набережной Шевченко, с собой всегда имелись пухлые такие портфели, в которых помещалось сразу несколько толстенных альбомов с марками. И все эти альбомы буквально набиты красивейшими и довольно дорогими иностранными сериями. Меня особенно поражало искусство! Сколько же этого искусства было у спекулянтов!
— Где искусство, там и бабы голые, — усмехнулся Бугор.
— В том числе и бабы. Но необязательно. Шедевры мировой живописи они и есть шедевры. Я вот, к примеру, чтобы иметь у себя дома подлинник, допустим, Айвазовского, все что угодно отдал бы. Хотя, что я могу отдать? Квартиру? Так подлинник Айвазовского однозначно дороже моей квартиры. Да, Николай Гаврилыч?
— Намного дороже.
— Вот именно. Это сейчас я могу себе позволить много чего из марок прикупить. А тогда, до армии, чтобы серьезно переключиться с собирательства кошек на искусство я даже не мечтал. Слишком много денег бы потребовалось, а где их взять школьнику. И вот как-то зимой, вечером, прикупив очередную серию кошек и довольный возвращаясь домой с набережной Шевченко, я вдруг наткнулся на одного пожилого филателиста-спекулянта. Там неподалеку продуктовый магазин был, и, видимо, спекулянт отоварился в нем четвертинкой. Я, главное, к нему подхожу, а он, ни на кого не обращая внимания, запрокинул голову и водку из горлышка хлещет. И, главное, портфель свой пухлый, набитый альбомами с дорогущими марками, поставил себе между ног и все по-барабану. И вот приближаюсь я к нему, а у самого мысли о том, что ничего нет проще, как схватить этот портфель и убежать. Догнать он меня не догонит, а я забегу в ближайший двор, за угол заверну и дальше пойду спокойно, как ни в чем ни бывало. И пусть спекулянт кричит, что ограбили, все равно на улице почти никого нет, да и кто заострит внимание на орущем пьянице…
— Хорошо тебя зная, Шуба, — нарушил Гаврилыч возникшую паузу, — могу с уверенностью сказать, что не стал ты того филателиста грабить.
— Конечно, не стал. Вовремя остановил меня боженька. А, может, чувство самосохранения сработало.
— Нет, — не согласился Гаврилыч. — Чувство самосохранения здесь не причем. Сам же говоришь — филателист пожилой, подвыпивший, догнать бы тебя не догнал, а кроме него никто бы за тобой не побежал. Я «Филателию» на Шевченко и тот самый продуктовый очень хорошо себе представляю, — действительно по тем временам малолюдно там было и на набережной, и поблизости, а во дворах да еще и зимним вечером — вообще никого. И до метро «Киевская» рукой подать, а если уж в метро нырнуть, так все — с концами.
Нет, Шуба, не из-за боязни быть пойманным ты грабить не стал, а из-за своей врожденной честности.
— Не уверен, Николай Гаврилыч. Мысль-то у меня все равно возникла…
Я после того случая, так сказать, «несовершенного ограбления» все думал, прикидывал, что бы с этим ворованными альбомами и марками стал делать? Понятно, что продавать бы не побежал — либо наткнулся бы на того самого спекулянта, либо такие же, как он меня заподозрили.
Понятно, что рассортировал бы марки по темам, любовался ими. Но кому-то показать коллекцию было бы стрёмно — сразу возникнут вопросы, где взял, да сколько стоит. А куда девать чужие альбомы дома? Прятать под кроватью, в кладовке и втихоря от матери их доставать. Так рано или поздно застукала бы она меня или при уборке нашла бы спрятанное. Я же ей каждую новую серию марок обязательно показывал, а альбомы она мне на день рождения дарила, поэтому хорошо знала, что почем. А тут вдруг, откуда ни возьмись, такое…
— Знакомое чувство, — сказал Гаврилыч. — Помнится я, вскоре после женитьбы решил дома заначку сделать. Ну и спрятал некую толику денег, не помню уж где, или в письменном столе, или где-то в своем мужском белье. Мало ли для чего молодому мужику вдруг деньги понадобятся. Так вот жена обнаружила заначку буквально на следующий день. И ведь не искала специально, просто стала порядок наводить, а тут вдруг денежка. До сих пор помню, как мне стыдно было. С тех пор ни разу в жизни деньги не заныкивал.
— Этого не понимаю! — оглянулся Бугор на старшего маршрута. — У мужика должны быть свои собственные деньги! Чтобы жена до них не дотрагивалась, чтобы вообще о них не знала!
— Так моя и не дотрагивается. У меня наличность в одном из сейфов хранится. Если жене деньги нужны, даю, сколько потребует — ни копейки
