Заснул он легко, как и всегда здесь. Зато впервые за его пребывание в замке смог потом вспомнить свой сон. В этом сне он ехал рядом с бывшим магистром Слэком, потерявшим свой дар и предавшим Беллегер. Принц задавал вопросы, а Слэк отвечал. Так отчетливо, как-то особенно – может, угрожая, – как бывает только во сне, Слэк говорил: «Человек только тогда полностью человек, когда он может войти в каждую комнату своей души и испытать радость».

Во сне принцу Бифальту это утверждение показалось лживым. В нем скрывалось противоречие. Каждой комнатой? Разве ни в одной из этих комнат не было преданности Беллегеру или верности королю Аббатору? Разве Слэк был неспособен ценить жизни тех, с кем он путешествовал, или тех голодных детей, которых использовали как приманку для западни? Он признался, что его учитель был амиканцем. Должно быть, он сам был амиканцем, шпионил всю свою жизнь. Но если так, то, притворяясь беллегерцем, он потерял свой дар – который, по его словам, он так высоко ценил – после того, как Амика использовала Седьмую Казнь. Разве ни в одной из его комнат не было возмущения тем, что сделала его родина?

Когда принц проснулся, он чувствовал себя бодрым, как языки пламени. В нем снова кипели сила, решительность и готовность рисковать.

Умывшись и одевшись, принц растворил дверь, чтобы принять завтрак от одного из своих слуг. Но ожидавшая его там женщина не держала в руках поднос. К его изумлению, она поклонилась, показав выбритую макушку своей головы, и тихим голосом произнесла:

– Если вам угодно, принц, я провожу вас в столовую. Там вы сможете позавтракать вместе с другими гостями. Когда поедите, к вам придет магистр Авейл.

Принца Бифальта застали врасплох, его захлестнули жажда действий и тревога. «Другие гости»… наверняка это Амандис. Будет там и Элгарт. И прочие, хотя бы немного знакомые по каравану Сета Унгабуэя. Кто-то, к кому не так страшно будет подойти, как к Амандис. Может, Фламора, святейшая служительница Плоти? А если и не они, то какой-нибудь разговорчивый книжник?

Отбросив сомнения, принц прихватил оружие и приказал женщине вести его. Больше всего прочего его привлекала возможность поговорить с Элгартом. С таким грузом ответственности за плечами принц хотел чувствовать себя менее одиноким. Любопытство Элгарта и его умение быстро думать успокоят принца.

Ветеран со шрамом поклялся ему в верности.

Принц не пытался запомнить дорогу, по которой его вели. Он был уверен, что заклинатели не позволят ему блуждать в одиночку по переходам башни. За ним всегда будут приглядывать, куда бы он ни пошел. Иначе он может нечаянно натолкнуться на один из секретов Последнего Архива.

Поэтому мысли принца блуждали где-то далеко, пока слуга-монах вел его по незнакомым коридорам, вверх и вниз по нескольким небольшим и одной длинной лестнице, через комнаты, меблированные под гостиные и – совсем неожиданно – ввел его в шумный зал: сапоги и сандалии стучали по каменному полу, тарелки и столовые приборы клацали, подпрыгивая на подносах, гости на разные голоса гудели, занятые тихой беседой, или выкрикивали что-то в пылу оживленного обсуждения.

По сравнению с громадой, служившей входом в Хранилище, зал этот был небольшим, – но только при таком сравнении. Потолок был достаточно высок, чтобы под ним мог вместиться всадник, держащий еще одного человека у себя на плечах. От стены к стене длинными рядами тянулись столы на козлах. По обеим сторонам от них было расставлено множество стульев, каждый из которых освещала затененная лампа. Высоко вверху горели факелы, а через широкий проем в дальней стене в зал проникали отблески очага и несмолкающий суетливый шум кухни.

Провожатый указал принцу Бифальту на стол, уставленный тарелками, столовыми приборами, кружками и подносами. Следовало подготовить поднос и отнести его на кухню, получить порцию, затем вернуться в зал, выбрать стул и приняться за еду. Но принц не обращал внимания на эти наставления. Он, окруженный звоном посуды и гулом голосов, молча рассматривал людей.

Зал был не полон: он мог бы свободно вместить еще столько же гостей, сколько в нем уже находилось. А было здесь, по подсчетам принца, около сотни мужчин и женщин. И почти все поражали воображение принца, как в свое время Сути аль-Сури, или как Сет Унгабуэй, или участники «Карнавала Большого Мира» Аллеманского Танцовщика. Одни были завернуты в изысканные плащи, а волосы их торчали в разные стороны какими-то шипами. Другие по-варварски кутались в меха, словно в книгохранилище было для них неприятно холодно. Несколько человек позвякивали тяжелыми доспехами. И совсем уже немногие были и вовсе без одежды, если не считать набедренной повязки да веточек с бусинами в волосах. У некоторых за спиной висели двуручные мечи, у других – целая гирлянда коротких дротиков. Люди с черной, коричневой и желтой кожей сидели вперемежку с белокожими, некоторые из которых были настолько белы, что выглядели альбиносами. А еще попадались такие – чаще женщины, – которые то ли с рождения имели кожу голубого цвета, то ли красили ее так. У кого-то в самых необычных местах виднелись татуировки и искусственные шрамы.

За дальним столом одиноко сидел магистр Раммидж, поглощавший завтрак с жадностью дикого зверя. Заметив заклинателя, принц Бифальт скривился и сразу же перевел взгляд.

С первого осмотра он нигде не нашел Элгатра. Как и Амандис. Он узнал только нескольких монахов за ближним столом. По своей одежде, тонзуре и осанке они ничем не отличались от слуг библиотеки. Но лица их были знакомы принцу после недолгого пребывания в караване. А в одном из них принц безошибочно опознал того монаха из ордена Поклонения Многим, который был в числе советников Сета Унгабуэя.

Во второй раз принц просматривал зал уже медленнее, внимательно выискивая в толпе знакомые лица. Он все еще надеялся найти Элгарта. Но если бы здесь оказалась Амандис, он постарался бы не приближаться к ней. Впрочем, очень скоро внимание его оказалось приковано к человеку, в одиночестве сидевшему за четыре стола от него у противоположной стены.

В одно мгновение принц Бифальт вспыхнул, как костер.

У человека была желтоватая кожа, как у народа принца, такие же острые черты лица. Он носил навощенную козлиную бородку и усы, так любимые воинами вроде него. На лбу была повязана лента – ярко-оранжевая, избранный его монархом цвет, по которому можно опознать своих в смятении кровопролитной битвы. С пояса свисали кожаные ножны того же оранжевого оттенка. В них находился длинный, слегка искривленный клинок, похожий на скимитар.

Это был амиканец.

Глаза принца налились кровью. И сквозь ее алую пелену он увидел, как в пылу битвы под летящими пулями и стрелами бежит Слэк. Он увидел, как разрывает взрывом