Но – негласно, разумеется – ни устно, ни письменно ни слова о Земле-2. Рано сегодняшнему человечеству об этом знать.
Ну а Йенсен с присущей ему искренностью вслух обозначил то, о чем другие не решались говорить. Молчать можно. Забыть нельзя. И придет время, когда надо будет вернуться к незаконченной африканской повести.
– Вы совершенно правы, Торлейф, – без улыбки сказал Реджинальд. – Я тоже знаю, что этот день придет. Не знаю лишь когда.
– А для кого-то, может быть, и никогда, – совершенно спокойно молвил Йенсен. – В мире все так меняется! И не в лучшую сторону. Кто знает, что для нас наступит через год? Я ни за что не поручусь.
– Ну, не будем столь мрачны, дорогой магистр!
– Пусть не будем, – согласился тот. – Пусть жизнь покажет.
Ну, вот жизнь и показала. Со времени того разговора, правда, прошло сильно больше года, больше даже полутора лет – но все-таки Йенсен оказался прав.
Сам он так и обосновался в Полинезии, занимался изучением тамошней фауны и флоры, изредка писал скупые письма, супруги отвечали ему примерно такими же… Симпкинс тоже звонил и забегал не так часто – дела, понятно. Он по-прежнему успешно руководил агентством, успевал почти по всему миру, но Африку держал, конечно, на особом прицеле.
Сеть его южноафриканских агентов за это время расширилась, информация поступала исправно. Беспорядки в Катанге, из-за которых пришлось некогда срочно покинуть Леопольдвиль, власти сумели подавить ценой немалых усилий и, по свежим сведениям, пока держат ситуацию под контролем, хотя провинция напоминает наглухо закрытый котел, где идет невидимое миру кипение и бурление… Какую роль в этом играл Ланжилле, с какими спецслужбами он был связан, – выяснить так и не удалось. После бунта и его подавления он исчез. Как в воду канул! Все бросил: шахты, счет в банке, норманнский дворец – и затерялся в человечестве. С ним же пропал и Бен Харуф. Следов ни того, ни другого найти пока не удалось.
И уж конечно, с особым вниманием, даже с ревностью, что ли, Гатлинг с Симпкинсом отслеживали то, что связано с их зоной, с перекрестком миров. Они так и говорили меж собой: «наша зона», «перекресток миров»… Вот только слежка не принесла ничего нового.
Нигде: в печати, по радио, даже в слухах и сплетнях – ни слова, ни полслова за эти годы. Тайны африканского мира так и остались закрыты для «белой» цивилизации. Туземцы, если что и узнавали, с колонизаторами не делились.
Намертво молчали и спецслужбы, не хуже спартанских мальчиков. Ни одного упоминания о двух пропавших экспедициях, о судне «Кассиопея», о разбитом самолете в джунглях – пусть хотя бы на уровне пьяной болтовни в портовом кабаке. Нет! Тема закрыта так, словно какой-то колдун брызнул на нее мертвой водой.
Пытались разузнать и о Борисове. Тоже ноль. Ну, понятно, Советский Союз – особая страна, сильно отгороженная от остального мира. Но хитромудрый Симпкинс и в данном случае нашел лазейки, ручейки информации потекли к нему, однако ничего не донесли о Борисове Василии Сергеевиче, сотруднике девятого отдела НКВД…
Оставалось уповать на годы. На то, что время само все сделает, принесет новости, соберет старых друзей, отправит их вновь на поиск неизведанного, и тогда…
А вот на этом месте мысль Реджинальда бледнела, слабела, и он, разумеется, не знал, что будет тогда. Он просто берег эту мысль как фамильную драгоценность, часто вспоминал давний разговор с женой – о том, что приключения на Острове погибших кораблей были самым ярким событием в их жизни… и вот теперь в шкатулке семейной памяти появился еще один бриллиант, и не только с прошлым, но и с будущим, с надеждой вернуться и открыть для всех огромный незнакомый мир. Конечно, это вовсе не будет волшебная страна, где молочные реки текут вдоль кисельных берегов, конечно, здесь исследователей будут поджидать такие трудности, которых пока и вообразить невозможно, – но ведь это и есть путь человечества: идти вперед, открывать новые пространства, не бояться их неизмеримости! Бескрайний мир, живая Вселенная – это будущее человечества при всех трудностях, да и что там говорить, опасностях, подстерегающих тех, кому предстоит первыми ступить на неизведанные земли, кто и вправду ищет бурь, как тот самый парус… Да кто знает, сколько людей и в наши дни ходят вокруг да около этих открытий, помалкивая о них, отчасти потому, что представляют реакцию окружающих, а отчасти из каких-то корыстных соображений! Но рано или поздно это станет достоянием всех, и для наших дальних потомков этот мир станет столь же привычным, что для жителя Нью-Йорка, ну, скажем, Чикаго. Вопрос лишь в том, когда…
* * *Все это бог весть по которому кругу успел вспомнить и осмыслить Реджинальд в течение нескольких минут. Вивиан, похоже, призадумалась о том же самом, глядя в окно. Супруг проследил за ее взглядом, увидел, что небо, с утра ослепительно-голубое, подернулось легчайшим облачным налетом.
Вивиан повернулась к мужу, улыбка мимолетно тронула ее губы, но в голосе радости не было:
– Странно, не правда ли?.. Вот мы завтракаем, разговариваем, смотрим в окно – все как всегда! А ведь сейчас, в буквальном смысле, вот в эти самые часы происходит перелом истории. И может быть, весь наш мир рухнет… да вот как Рим когда-то рухнул под натиском варваров. Разве это не может повториться? Уцелевшим людям надо будет восстанавливать разбитую цивилизацию, по сути, заново строить жизнь на обломках прежней…
Она вдруг очень явственно представила себе эту картину. Пустые города с замершими трамваями, машинами, с кварталами, зарастающими дикой зеленью, с тоскливым воем ветра в выбитых окнах… Действительно, в этом наполовину одичавшем мире кому будет дело до новой Вселенной, если старую-то не сберегли!.. Разве что несколько стариков, если доживут, будут помнить о том, что они открыли когда-то, но не смогли донести свое открытие,
