– Так-так, – сложно усмехаясь, произнес Борисов. – Ну вот вам и граница!
Не все его поняли, и он внятно, разумно разъяснил: граница между нашим миром и этим «затерянным» проявилась не в физической, а в психической форме. Нечто прошлось по подсознаниям людей, всколыхнуло, перевернуло их… и после этого экспедиция очутилась по ту сторону бытия.
– Где молчит радио, водится доисторическая живность и совсем иначе расположены созвездия… – пробормотал Реджинальд. – Великолепно! Ну и что же это за другая сторона мира?
– Понятия не имею! – откликнулся Борисов с воодушевлением.
Вивиан давно уже заметила, что Бродманн смотрит на русского топографа со все возрастающим интересом – и выражение лица биолога меняется в сторону саркастической улыбки… Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: все это должно обратиться в какой-то особо въедливый вопрос. Именно так и догадалась Вивиан. И не ошиблась.
Бродманн перешел на французский:
– Простите, мсье Борисов, но…
Он недоговорил, так как Борисов быстро повернулся к нему.
– Простите, – повторил он, слегка передразнивая, – я с первой минуты встречи с вами тоже хотел сказать «но»!
Улыбка немца делалась все шире, шире… и наконец он воскликнул:
– Хорошо! Очень хорошо!
Вдруг быстро, недовольно заговорил по-немецки Шеффлер, но переводчик отмахнулся от него так пренебрежительно, что Реджинальд обомлел: до сих пор немецкая дисциплина сбоев не давала, а тут…
А еще удивительнее то, что магистр лишь нахмурился, покраснел и надулся, но проглотил выходку Бродманна как горькую пилюлю. Гатлинг переглянулся с Симпкинсом и понял, что и детектив безмерно удивлен. «Ничего себе?!» – говорил его взгляд.
– Да, господа! – воскликнул Ханс решительно. – И дамы, конечно, тоже, прошу прощения, миссис Гатлинг. Чего темнить, мы ведь прекрасно все понимаем! Предлагаю открыть карты полностью.
– Согласен, – кивнул Борисов. – Кто первый?
– Да хоть бы и мы. – Переводчик оглянулся на своих. Шеффлер сидел все такой же красный и надутый, прочие точно окаменели. Ясно было, что они не вмешаются. Дескать, пусть эти двое решают, а мы – как скажут. Наше дело сторона.
– Вы так вы, – согласился топограф и повернулся к Реджинальду: – Послушаем?
– С большим вниманием. – Реджинальд пересел поудобнее, приготовившись слушать.
Глава 9
Нынешнее руководство Германии давно проявляло интерес к исследованию загадочных, необъяснимых с точки зрения современной науки явлений. Когда и как все это началось – покрыто мраком, достоверно известно лишь то, что группа из нескольких человек, помещаясь в одном кабинете, занималась сбором разнообразных сведений, стараясь не упустить ни единого слуха, ни одного газетного или радиосообщения о чем-то необычном, удивительном, мистическом, хотя бы чуть-чуть, полутенью показывающемся сквозь серую рутину день за днем бегущих в никуда будней.
Должно быть, то была трудная, утомительная… и безумно увлекательная работа: просеивать горы словесного хлама в поисках золотых крупинок сообщений, за которыми в самом деле тренированные опыт и интуиция улавливали что-то истинное, при всем возможном неправдоподобии. Эти сведения откладывались, рассортировывались, анализировались – и так из первичного поиска выстраивалась какая-то система.
Росла и организация, постепенно превращаясь в подобие института. Получила пафосное название «Аненербе» – наследие предков. Секретность ее работы была чрезвычайная, каков был весь объем, вся проблематика – о том наверняка знали лишь считаные единицы, небожители Третьего рейха, до которых обычным людям было не дотянуться во всю жизнь.
Выпускник биологического факультета Берлинского университета Ханс Бродманн был увлечен своей наукой и неизмеримо далек от политики, казавшейся ему пристанищем бездарей и болтунов, неспособных ни к чему серьезному. И когда его, нацеленного на профессорскую карьеру, внезапно пригласили на собеседование невыразительные люди в скучных костюмах, он сразу сообразил, откуда ветер дует, встал в гордую позу и объявил, что он ученый, а не шпион… и все в таком духе.
Заявление такое он сделал отчасти с вызовом, дабы поддеть незваных собеседников. Но те совершенно бесстрастно ответили, что никаким шпионом его никто делать не собирается, а что касается научных исследований, то здесь ему будут предоставлены такие возможности, о коих он пока и не подозревает.
В доказательство неприметный дуэт предложил Хансу проехаться неподалеку. Сказано это было опять-таки ровно, спокойно… но как-то так, что молодой биолог не решился отказаться. Сели в скромненький «Опель-Олимпия», не очень долго колесили по берлинским улицам, вышли у ничем не примечательного трехэтажного здания. Ханс старался держаться независимо, никакого вида не подавать, но потом вынужден был признать, что, скорее всего, подал: напряженно-неподвижным лицом, то красневшим, то бледневшим от того, что неприметное здание оказалось волшебным, построенным не в высоту, а в глубину: ниже первого этажа обнаружился длиннющий, тускло освещенный коридор, от которого ветвились в стороны еще и еще коридоры, мигали лампочки, мягко гудели и урчали невидимые механизмы… и как-то само собой делалось ясно, что таинственные недра простираются вглубь гораздо дальше, чем это заметно.
Двое без слов провели биолога по изгибам подземного полумрака, подвели к какой-то двери – и наконец-то разомкнули уста:
– Вас ожидает сюрприз. Проходите.
Дверь открылась. Ханс напрягся, шагнул…
Да уж! Сюрприз так сюрприз.
Навстречу Бродманну приветливо улыбался его научный руководитель профессор Эммерих.
– Профессор?.. – растерявшись, нелепо пробормотал Бродманн.
– Не ожидали? – Профессор предпочел ответить вопросом на вопрос. – Понимаю, понимаю. Да, это моя инициатива, я решил привлечь вас к работе…
С этого и началось. Не сразу, месяц за месяцем, перед молодым ученым разворачивалась структура организации – не вся, конечно; однако разум, приученный к системному мышлению, вполне мог предполагать, насколько она разветвленная и какие проблемные поля охватывает. Впрочем, профессору Эммериху и его группе более чем хватало их собственной задачи – она казалась необъятной.
* * *Еще на ранней стадии развития «Аненербе» достаточно очевидно обозначилась тема загадочных мест нашей планеты. То есть на протяжении многих лет и поколений постепенно формировались слухи о том, что в таком-то и таком-то
