Трельч устроил прием в своей, Пемулиса и Шахта комнате в общежитии В, откинувшись сидя на свою и одну из подушек Шахта, – увлажнитель воздуха урчит, один из мальчишек держит наготове «Клинекс».
– Пацаны, я вам говорю про повторение. В начале, в конце, всегда. То есть слышать одни и те же мотивационные речи снова и снова до тех пор, пока повтор не наберет вес и не осядет в вашей подкорке. Делать одни и те же развороты, выпады и удары снова и снова и снова, в вашем возрасте, пацаны, это повторы ради повторов, забудьте о результатах, вот почему здесь никого не выгоняют до четырнадцати лет за медленный прогресс, это постоянно повторяющиеся движения ради этих самых движений, снова и снова, пока кумулятивный вес повторов не продавит их вглубь, в подсознание, до упора, через повторения они пропитают вашу прошивку, вашу киберфизическую систему. Станут вашим языком программирования. Автономичной системой, благодаря которой вы дышите и потеете. Когда вам говорят, что здесь вы Едите, Спите и Дышите теннисом, – это не фигура речи. Автономная система. «Кумулятивный» значит накапливающийся, через чистые, бездумные, повторяющиеся движения. Язык программирования мышц. Пока не сможете играть не думая. Примерно в четырнадцать, плюс-минус, как им тут кажется. Просто делайте. Не думайте о том, есть ли в этом смысл, – конечно же нет. Смысл повторений в том, что в них нет смысла. Дайте срок, они пропитают вашу прошивку и вы сами увидите, как это очистит голову. Полбашки освободится от механик, которые будут уже не нужны, потому что пропитают вас. Теперь механика – ваша прошивка. И это очистит голову самым удивительнейшим образом. Вы только дайте срок. Теперь, играя, вы будете думать по-другому. Корт будет не только снаружи, но и внутри вас. Мяч перестанет быть мячом. Мяч станет тем, о чем вы просто знаете, что он должен быть в полете и вращаться. Вот тогда вас начнут натаскивать по концентрации. Сейчас, конечно же, вам приходится концентрироваться, у вас нет выбора, ведь концентрация еще не прошита в ваш язык программирования, вот вам и приходится думать о концентрации каждый раз. Но подождите до четырнадцати или пятнадцати. Тогда они решат, что вы достигли одного из как бы критических плато. В пятнадцать максимум. И вот тогда начинается хрень с концентрацией и характером. Тогда вас реально начинают гонять. Это критическое плато, где важен характер. Фокус, самосознание, беспокойная башка, кудахтающие голоса, проблемы с дыханием, страх против нестраха, самопрезентация, сомнения, заминки, маленькие вредные нервные человечки в голове, которые кудахтают про страхи и сомнения, бреши в ментальной броне. Все это начинает быть важным. Самое раннее – в тринадцать. Тренеры следят в диапазоне тринадцати-пятнадцати лет. Это также возраст инициации в некоторых культурах. Задумайтесь. Но до тех пор – повторения. До тех пор в их глазах вы – машины. Вы просто доводите игру до автоматизма. Задумайтесь над этой фразой: «доводите до автоматизма». Прошивая движения в свою материнскую плату. Вы, парни, даже не представляете, как вам пока легко.
Джеймс Албрехт Локли Сбит-младший из Оринды, Калифорния, предпочитает длинную встречу в формате вопрос-ответ под эмбиент на экране в КО8: расслабляющие виды прибоя, рябь на прудах, поля кивающей пшеницы.
– Давайте еще два и закругляемся, droogi мои.
– Вот, скажем, конец уже близко, а оппонент начинает тебя обламывать. Мячи верные, а он говорит, что нет. И ты просто не можешь поверить в такое безобразие.
– Подразумевается, что играем без линейного судьи, да, Трауб?
Вступает жутко голубоглазый Одерн Таллат-Кялпша:
– Это начальные раунды. Где дают только два мяча. Играете на доверии. И ни с того ни с сего он начинает обламывать. Такое бывает.
– Я знаю, что бывает, – говорит Трауб. – Так вот, неважно, обламывает он для того, чтоб победить, или просто чтоб нервы потрепать. Надо обламывать его в ответ? Око за око? Что делать?
– Играем на людях?
– Начальный раунд. Удаленный корт. Без свидетелей. Вы сами по себе. Можно обламывать в ответ?
– Нет, не обламываем в ответ. Веришь ему, не говоришь ни слова, улыбаешься. Если выиграешь, то вырастешь как человек.
– А если проиграешь?
– Если проиграешь, то перед следующим раундом втихаря сделаешь какую-нибудь гадость с его флягой для воды.
Некоторые ребята старательно кивают, записывают в блокноты. Сбит признанный тактик, очень формальный на свечках С. Т., и подопечные часто преклоняются перед его академичностью и отстраненностью.
– Гадости, которые можно провернуть с флягой соперника, мы обсудим в пятницу, – говорит Сбит, глядя на часы.
Руку поднимает Карл Кит, тринадцатилетний мальчишка с жесточайшим косоглазием. Кивок Сбита.
– А что, если надо перднуть?
– Серьезно, Моби?
– Джим, сэр, например, играешь там, и внезапно хочется перднуть. Причем чувствуешь, что это будет горячий мерзкий пердеж. Пердеж под давлением.
– Я представил.
Мальчишки обмениваются понимающим бормотанием и взглядами. Очень энергично кивает Джош Гопник. Сбит стоит навытяжку справа от экрана, руки за спиной – похож на оксфордского знатока.
– В смысле, приперло, аж глаза на лоб лезут, – Кит быстро озирается. – Но вполне возможно, что это так хочется в туалет, а маскируется оно под пердеж.
Теперь в комнате кивают пять голов, страдальчески, умоляюще: явно наболевший вопрос для до-14. Сбит изучает кутикулы.
– То, о чем ты говоришь, Моби, называется дефекация. Просто сходи в туалет.
Гопник поднимает голову.
– Карл имеет в виду такой вид пердежа, когда не знаешь, что делать. Вот если кажется, что хочется просто перднуть, а на самом деле хочется посрать?
– Когда в спортивной обстановке, а не в обстановке, когда можно терпеть и надеяться на лучшее.
– Поэтому из соображений предосторожности этого не делаешь, – говорит Гопник.
– не пердишь, – говорит Филип Трауб.
– Но
