– Что, я схвачусь за сердце и откинусь? Вцеплюсь в вихры посреди «салочек» и умру от аневризмы, как та девочка в Этвуде в прошлом году?
– Нет. Но ты умрешь внутри. Может, и снаружи. Но судя по тому, что я видел, если ты хорош, но жить без чего-то не можешь, и просто резко бросаешь, то умираешь внутри. Сходишь с ума. Плавали, знаем. Это называется завязка, абстяга. Самодеятельность. Толпы ребят, которые бросали все, потому что уже увязли по уши, и бросали, и просто умирали.
– Имеешь в виду, клиппертонились? Хочешь сказать, Сам покончил с собой, потому что протрезвел? Потому что он не протрезвел. На стойке с духовкой, в которой он башку взорвал на хрен, так и стоял этот его Wild Turkey. Так что не пытайся обломать меня его примером, Майк.
– Инк, все, что я знаю о твоем папке, можно расписать пустым фломастером вдоль края стопки. Я говорю про мужиков, которых знаю. «Пауки-волки».
Оллстонцы, которые бросали. Кто-то и клиппертонился, да. Кто-то оказался в Марриотском дурдоме. Кто-то выжил, вступив в АН, культ или какую-нибудь безумную секту, и потом ходил по району в галстуках, рассказывая про Иисуса и Смирение, но тебе-то это не поможет, потому что ты слишком гений, чтобы повестись на бред про Бога. С большинством не случилось ничего особенного, с теми, кто жить не мог и бросил. Вставали по утрам, и шли на работу, и возвращались домой, и ужинали, и ложились спать, и вставали, день за днем. Но мертвые. Как роботы; так и видишь заводные ключики у них в спинах. Заглянешь им в карты, а там чего-то не хватает. Ходячие мертвецы. Они так что-то любили, что жить без этого не могли, но бросили, и теперь просто ждали смерти. Что-то в них накрылось, внутри.
– Их воля к жизни. Огонь в груди.
– Хэл, сколько ты уже, два с половиной дня без? три? Как себя чувствуешь, братец?
– Нормально.
– Угу. Инкушенька, я только знаю, что я тебе друг. Правда. Не хочешь взаимовоздействовать с Мадам – подержишь наши с Аксом сумочки. Поступай как знаешь и покажи мне пальцем на любого, кто тебе запретит. Я же просто даю совет заглянуть в будущее – дальше секунды, когда примешь решение, которое, знаю, ты не позволишь себе взять назад.
– Если я не буду что-либо употреблять, какая-то жизненно важная часть меня умрет. Это твоя точка зрения.
– Иногда у тебя в одно ухо влетает, а в другое вылетает как бы реально быстро, Хэл. Ну да это ничего. Подумай пока над своим состоянием, без чего ты не можешь жить. Например, что именно в тебе теперь не может жить без чего-либо?
– Ты постулируешь, что это умрет.
– Просто вот что именно в тебе, как тебе кажется, жить не может без того, что ты планируешь у него отнять.
– Что-то либо слабовольное, либо неполноценное, имеешь в виду ты. Наркозависимое.
– Вот ты и сказал.
320. Джонетт Ф., самая первая мачеха которой служила в полиции Челси, Массачусетс, с раннего детства приучали называть полицию «полицией» или «Законом», поскольку большая часть сотрудников БПД находит уличный термин «Органы» сардоническим.
321. Люди вне сообщества бостонских АА всегда говорят «дом на полпути» «Эннет-Хаус»; один из способов отличить новичка или постороннего.
324.
17 ноября – Год Впитывающего Белья для Взрослых «Депенд»
Иногда бывают моменты, когда в мужской раздевалке ЭТА в Админке пусто, и туда можно сходить и как бы помедитировать, послушать, как капает душ и урчит слив. Можно почувствовать ту странную оглушенность, что охватывает обычно людные помещения в часы затишья. Можно неторопливо одеваться, поиграть мускулами перед широким полированным зеркалом над раковиной; зеркало трехстворчатое, так что старые добрые бицепсы можно рассмотреть со всех сторон, заценить волевую линию подбородка, примерить разные выражения лица, попробовать выглядеть естественно и обыденно, чтобы представить, как тебя обычно на самом деле видят другие. Дух в раздевалке тяжелый от запахов подмышек, дезодорантов, бензоина, камфорной пудры, нешуточных ног, висящего пара. Еще лимонной полироли «Лемон Пледы» и легкой электрической гари от древних фенов. На синем ковре следы талька и фуллеровой земли [273], въевшиеся слишком глубоко, чтобы отмыть без отпаривателя. Можно достать расческу из большой банки с Барбицидом на полке у раковины и такой фен как бы 38-го калибра, и смело экспериментировать. Это лучшее зеркало в академии, со сложным освещением со всех сторон. Доктор Дж. О. Инканденца знал, что нужно его воспитанникам. В такое время простоя здесь иногда можно застать старшего уборщика Дэйва («К. Н.») Пала, который любит прикорнуть на одной из скамеек вдоль ряда шкафчиков, – он утверждает, что скамейки оказывают какое-то паллиативное воздействие на его спинной фуникулит. Гораздо чаще здесь можно встретить одного из невероятно старых и взаимозаменяемых чернорабочих Дэйва, с пылесосом для ковров или промышленным дезинфицирующим средством для биде. Можно зайти в душ и, не включая воду, запеть – разойтись вовсю. Майклу Пемулису нравится мощь его вокала, но только в окружении кафельной плитки. Иногда, когда здесь пусто, можно уловить обрывки голосов и интригующих звуков женской гигиены из раздевалки противоположного пола за стеной с шкафчиками.
В любое другое время определенный тип юниоров ЭТА с самой тонкой душевной конституцией всеми силами избегает забитую раздевалку и пользуется примитивными душами и раковинами на этажах общежитий. О чем думал тот западный человек, что решил поместить унитазы и горячий душ в одном людном пространстве? Т. Шахт может разогнать любое сборище в запаренной раздевалке, просто зайдя в кабинку и целеустремленно задвинув защелку.
У проректоров свои отдельные души рядом с их комнатами в туннеле, смежные с чем-то вроде салона с экраном, мягкими креслами, холодильничком и невскрываемой дверью.
Когда М. М. Пемулис спустился в 14:20 переодеться для дневных матчей [274], в раздевалке были только несравненный снайпер свечей Тодд Потлергетс, 14-»А», ссутулившийся и хныкающий, и Кейт Фрир, с которым Пемулису выпало играть и который как будто совсем не торопился одеваться и идти играть, и вполне мог быть, собственно, причиной слез Полтергейста. Так называемый Викинг был без рубашки, с полотенцем на шее, и изучал у зеркала кожу. У него были жесткие