выиграл Билл-Восьмидесятник, в мелких купюрах, потому что Соркин в ярости и не смог отказать себе в таком как бы жесте напоследок. Факельман молчит. Его усы обвисают, зато разгоняются мыслительные процессы. Соркин, массируя виски и глядя на Факельмана в своих очках, как краб из аквариума, говорит, что, наверно, не вправе винить Факса или О'Шей, что он сам бы одобрил ставку, с такой-то неврологической наводкой о йельском форварде. Кто мог предположить, что эти отмороженные феминаци испоганят бочку меда. Он бормочет что-то на гэльском, которого Факельман не знает, но предполагает, что это что-то фаталистское. Отсчитывает от свернутой пачки размером с артиллерийский снаряд шесть сотенных и онанскую 25-долларовую и толкает через стол к Факельману – его отъем от отъема. Он (Соркин) говорит: «хер с ним», рано или поздно иррациональная сентиментальность малыша Билла-Восьмидесятника к Йелю ему еще аукнется. Букмекеры со стажем, как правило, статистически философские и терпеливые. Факельман даже не думает спрашивать, почему Соркин называет Билла-Восьмидесятника «малышом», если они ровесники. Но над мокрой головой Факельмана постепенно начинает накаляться высоковольтная лампочка. То бишь Факстер начинает концептуализировать как бы общий концепт того, что, походу, имело место быть. По-прежнему молчит, подчеркивает Памела Хоффман-Джип. Соркин смеряет Факельмана взглядом и спрашивает, он что, набрал какой-то ассиметричный вес, что ли. Левая грудь Факельмана действительно заметно больше правой, под пиджаком, по причине правильного конверта со 137-ю 1000-ми и одной 500-й – замазка Билла-Восьмидесятника, который думал, что проиграл. Прямо как Соркин думал, что Б.-В. выиграл. Тихое тонкое жужжание в комнате, который Соркин принимает за дисковод своего «Инфернатрона», на самом деле жужжание мышления Факельмана на максимальных оборотах. Его усы скручиваются, как кнут после удара, пока он пробегает по собственной мысленной внутренней бухгалтерской таблице. 250 штук в одной кругленькой сумме представляли типа 375 небесно-синих грамм гидрохлорида гидроморфона ³⁷⁶ или где-то 37 500 10-мг растворимых таблеток этого дерьма, в продаже у некоего жадного, но надежного дилера в Чайнатауне, торгующего исключительно синтетической наркотой по 100 граммов, которые можно превратить – если предположить, что Кайт согласится упаковать свой DEC 2100 и уехать далеко-далеко вместе с Факельманом, чтобы помочь организовать матрицу уличного распространения на каком-нибудь городском рынке далеко-далеко, – во что-то где-то – так, сейчас, один в уме – где-то 1,9 миллиона в уличной валюте, а эта сумма означала, что Факельман и – в меньшей степени – младший партнер Кайт смогут всю оставшуюся жизнь лежать с подбородками на груди и им не придется больше обносить очередные апартаменты, подделывать очередной паспорт, ломать очередной палец. И все это – только если Факельман заткнет варежку о конфабуляции О'Шей Йель/ Браун // Браун/Йель, промямлит что-нибудь насчет внутривенной примеси, вызвавшей внезапный и временный гигантизм одной сиськи, и рванет отсюда прямо по шоссе 1 к этому некоему доктору Ву и партнерам, в универмаг холодного чая «Игрушки Хунга», Чайнатаун.

К этому времени Памела Хоффман-Джип окончательно уступила в неравной схватке с хайболами и собственным укутанным теплом и необратимо сомлела, невзирая ни на какие лед и щелбаны, синаптически подергиваясь и бормоча какому-то Монти, что он, извольте знать, отнюдь не джентльмен. Но оставшуюся траекторию скользкой дорожки Факельмана Гейтли мог дорисовать и сам. Увидев Факельмана с целой спортивной сумкой «Вперед „Браун"» первоклассного оптового Дилаудида доктора Ву и выслушав предложение перебазироваться и организовать далеко-далеко дистрибутивную матрицу их собственной наркоимперии, Кайт в ужасе отшатнется из-за очевидного незнания Факельмана, что игрок Билл-Восьмидесятник не кто иной, как сын Боба-Шестидесятника, а именно персонального мигренолога Бледного Соркина, которому Соркин доверял и на которого полагался так, как можно доверять и полагаться только под огромной внутривенной дозой Кафергота, и кому Соркин в обязательном порядке поведает о крупном куше его собственного сына на Йеле, а тот – хотя его (Боба-Шестидесятника) отношения с сыном далеко не отношения Уорда и Уолли [229],– все же, естественно, поддерживал с ним сдержанный отеческий контакт, и несомненно знал бы, что Б.-В. на самом деле в попытке подлизаться к конусовому гендиру поставил на Браун, и потому сразу понял бы, что возникла какая-то путаница; а также что (Кайт все еще пятился бы в ужасе) плюс даже если Соркину не скажет о проигрыше Билла-Восьмидесятника и афере Факельмана Боб-Шестидесятник, нельзя забывать, что новенький и самый дичайший американский боец Соркина, Бобби («Си») Си, старомодный любитель хмурого, на регулярной основе затаривался старым добрым органическим бирманским героином у этого самого доктора Ву, и уж точно прослышал бы про 300+ грамм оптового Дилаудида, купленных Факельманом, известным коллегой Си в подчинении Соркина. и следовательно, Факельман, явившись к Кайту с деловым предложением уже с брауновской сумкой на руках, набитой 37 500 10-мг таблетками Дилаудида, и без соркиновских 250 штук – плюс, как Гейтли выяснит позже, со страховым капиталом на случай провала суицидальной аферы всего лишь в 22 тысячи, – уже фактически труп: Факельман Труп, скажет Кайт, отшатываясь в ужасе от идиотизма Факса; Кайт бы сказал, что уже отсюда чувствует биоразложение Факельмана. Мертвее некуда, скажет он Факельману, уже переживая, что их увидят вместе в том стриптизбаре, где Факс сделает Кайту предложение. И Гейтли, глядя на спящую П. Х.-Д., мог не только легко представить, но и целиком Идентифицироваться с тем, почему Факельман – услышав, как Кайт чует, что он труп, и почему, – почему Факельман – вместо того, чтобы схватить сумку с Синевой, приклеить бородку и немедленно бежать в края, где никто и никогда даже, блин, не слышал о Северном побережье метрополии Бостона, – почему Факстер сделал то, что сделал бы на его месте любой наркоман с сумкой Веществ, столкнувшись с фатальными новостями и сопутствующим ужасом: Факельман дурнем рванул в люксово-обнесенный дом к знакомому уютному очагу, плюхнулся на пол и немедленно раскочегарил плитку «Стерно», и сварил, и перевязался, и ширнулся, и уронил подбородок на грудь, и поддерживал его в таком состоянии зашкаливающими количествами Дилаудида, стараясь мысленно вымарать из реальности тот факт, что его картанут, если он тут же не предпримет какие-нибудь решительные действия по устранению последствий. Потому что, как уже тогда понимал Гейтли, это и есть главный способ наркоманов справляться с проблемами – вымарать проблему старыми добрыми Веществами. А также, наверное, лечил ужас, набивая брюхо арахисовыми M & M's, что объяснило бы разбросанные упаковки на полу в углу, из которого он не сдвигался. Вот, следовательно, почему Факельман уже несколько дней тихо потел на корточках в углу гостиной у двери в эту самую спальню; вот откуда явная несостыковка