служили колбами Эрленмейера, микроволновки циклизировали ОН и углерод в трехкольцевые структуры, синтезируя метилендиокси-психоделики ³⁶⁴ из мускатных орехов и сассафрасового масла, эфир – из древесного угля, дизайнерский мет – из Триптофана и L-гистидина, иногда с помощью только обычной газовой плиты и родительской посуды Farberware, даже в силах извлечь в достаточном количестве тетрагидрофуран из жидкости для чистки ПВХ-труб – а то так-то флаг в руки и барабан на шею в заказах тетрагидрофурана у любого производителя бытовой химии в 48 нижних штатах / 6 провинциях на выбор без последующего немедленного визита парней из ОБН в костюмах-тройках и отражающих очках, в те годы, – и затем превратить самый обычный Соминекс с помощью тетрагидрофурана, этанола и любого катализатора для связывания белка в без одной Н3С-молекулы старый добрый двухфазный метаквалон, он же бесстрашный Кваалюд. Кайт прозвал свои кваалюд-изотопы «Кво-Вадисами» [219], и они были любимчиками 13–15-летнего Бимми Г. и его дурной компании лодырей с ирокезами, с которыми он закидывался Людами и Кво-Вадисами, запивая «Хефенриффером», что и привело к некоему мнемоническому затемнению, отчего весь этот двухлетний интервал – тот же интервал, когда бывший военный полицейский нашел себе другую – разведенку из Ньюберипорта, которая, видать, лучше держала удар, чем миссис Г., – и отчалил в обклеенном стикерами «Форде» с моряцким вещмешком и бушлатом, – весь этот период закрепился в трезвой памяти Гейтли только как смутная эра «Нападения тротуаров-убийц». Подсев на Кваалюд и поллитрушки «Хефенриффера», Гейтли и его новые други внезапно узнали о тайном, недремлющем злом умысле обычно таких невинных общественных тротуаров. Не надо быть мозговитым Трентом Кайтом, чтобы врубиться в уравнение (Кваалюд) + (даже не так уж много пива) = привет в лобешник от ближайшего тротуара: то есть прогуливаешься себе по тротуару, никого не трогаешь, и тут тротуар как бросится на тебя и: ХРЕНАК. И это, блять, тенденция. Так банда стала презирать пешие прогулки под Кво-Вадисами и мечтать о водительских правах, и уже из этого рассуждения можно сделать кое-какие выводы о суммарном IQ, брошенном на проблему Нападений. Крошечная перманентная черточка у левого глаза и на вид безобидная ямочка на подбородке – наследие Гейтли после периода до Перкоцета, а одним из преимуществ углубления в лес оральных наркотиков стало то, что Перкоцет + «Хефенриффер» вообще не допускали той вертикальной мобильности, в которой ты уязвим относительно недремлющего злого умысла тротуаров.

Поразительно, но все это почти никак не повлияло на способности Гейтли к футболу, – но, в конце концов, он был предан футболу не меньше, чем оральным ЦНС-депрессантам. Хоть какое-то время. Тогда у него еще были дисциплина и строгие личные правила. Он употреблял Вещества только по ночам, после тренировок. Между 09:00 и 18:00 в течение сезона игр и тренировок – даже пивка ни капли, а перед самими играми в четверг вечером он позволял себе не больше одного дюбуа. В течение футбольного сезона он держал себя в ежовых рукавицах до самого заката, а потом уже отдавался на милость тротуаров и убаюкивающего гула. REM – фазу наверстывал на уроках. К первому году средней школы он вошел в команду «Минитмены» школы Беверли-Салем и оказался на академическом испытательном сроке. Большую часть дурной компании, с которой он корешился, отчислили на второй год средней школы за прогулы, оборот или что еще похуже. Гейтли держался до семнадцати.

Но Кваалюд, Кво-Вадисы и Перкоцет смертельны в плане домашки, особенно если залакировать «Хефенриффером» и экстра-особенно – если ты равнодушен к учебе, с диагнозом СДВ и уже тратишь всю самодисциплину на то, чтобы защитить от Веществ футбол. И – к несчастью – средняя школа и близко не высокие ступени образования в смысле влияния спортивных тренеров на учителей по вопросу спортсменов-и-оценок. Кайт помог Гейтли прорваться через математику и спецкласс по химии, а училку французского ради Гейтли и полуслабоумного тайт-энда пялил до потери пульса и закатывающихся косых глаз загорелый бабник – координатор нападения из «Минитменов». Но вот на английском Гейтли все-таки срезался к хренам. Все четыре учителя английского, к которым спортивное отделение сплавляло Гейтли, взяли в голову какую-то зиг-хайль-идею, что ставить проходной балл ребенку, который просто не понимает предмет, почему-то жестоко. И доводы спортивного отделения об особенно непростой домашней ситуации Гейтли и о том, что, завалив Гейтли и тем самым лишив возможности играть, его лишат единственной причины вообще учиться в школе, – все было, типа, тщербно. С английским был пан или пропал – или, как говорил Гейтли, «мой Ватер Лу». Четвертные сочинения еще можно было более-менее проскочить; у тренера по футболу имелись свои ботаны на подхвате. Но вот сочинения и тесты в классе добили Гейтли, у которого после заката просто не оставалось силы воли, чтобы выбрать феерически скучного «Итына Фрома» вместо Кво-Вадисов и «Хефенриффера». Плюс в любом случае к тому времени дирекция уже целых трех школ убедила его в том, что он попросту тупой. Но в основном это все Вещества. Один конкретный ботан, которого спортивное отделение Б.-С. С. Ш. приставило к Гейтли репетитором по английскому, по вечерам целый март провел в компании Гейтли, и к Пасхе весил уже 95 фунтов [220], вставил кольцо в нос, заработал тремор рук и был помещен запаниковавшими благополучными родителями в реабилитационный центр для малолетних наркоманов, где всю первую неделю Отмены провел в углу, громко зачитывая «Вопль» на чосеровском английском. В итоге в мае второго года обучения Гейтли завалил экз по литературе, не набрал проходной балл на осень и на год ушел из школы, чтобы остаться в сезоне на предпоследний год учебы. И но вот тогда, лишившись одной из двух вещей, которым он был предан, Гейтли слетел с психических экстренных тормозов, и его шестнадцатый год до сих пор по большей части один серый пробел, не считая маминого нового красного ситцевого дивана для просмотра ТВ, а также знакомства со сговорчивым помощником фармацевта из Rite-Aid, страдающим от обезображивающей экземы и серьезных карточных долгов. Плюс воспоминания о чудовищном заглазном зуде и о рационе из бомж-пакетов из круглосуточных плюс овощей из маминой рюмки водки, пока она спала. Когда Гейтли наконец вернулся на второй год учебы и третий футбольный сезон в семнадцать лет и при 284 фунтах [221] веса, он был изнуренным, дряблым, чуть ли не нарколептиком, и на таком негибком графике потребностей, что ему каждые три часа нужно было 15 мг старого доброго гидрохлорида оксикодона из карманного бутылька «Тайленола», чтобы не трясло.