Наркоман медленно восстал и перенес с собой тлеющую пепельницу ближе к Марату, стараясь присесть на корточки колена. Его «Синие джинсы Левая № 501» были странно рваны, под белыми нитками открывалась бледность его коленей; рваные дыры были размера и периметра дыр, которые, как признал Марат, присущи выстрелу из дробовика малого номера. Марат ментально запоминал каждую деталь всех вещей, для обоих двух своих рапортов. Наркоман сел перед ним на одно из колен, он придвинулся, пытаясь притом снять с губы что-то, что, как ему казалось, есть. Вблизи выражение, которое вуаль передавала как бурение, исправилось: выражение было, правдоподобнее, глазами пустой интенсивности, глазами тех, кто погиб жестокой смертью.
Человек прошептал: «Ты настоящий?» Марат смотрел через вуаль на квадрат его лица. «Ты – настоящий?» – снова прошептал человек. Все время придвигаясь ближе и ближе, медленно.
– Ты настоящий, я ж вижу, а, – шептал человек. Он быстро оглянулся позади себя в шумную комнату, прежде чем наклониться опять. – Тогда слушай.
Марат спокойно держал руки на коленях, его пистолет-пулемет был надежно закреплен в кобуре на правой культе под пледом. Прядающие пальцы шепчущего человека оставляли на губе гранулы грязи.
– Эта вся шобла, – человек слабо жестикулировал на комнату, – они почти все ненастоящие. Так что не щелкай клювом. Почти все эти придурки – железные люди.
– Я швейцарец, – экспериментально отвечал Марат. Это была вторая его реплика для знакомства.
– Ходят такие, будто, в натуре, живые, – наркоман озирался вокруг со скрытностью, которую Марат ассоциировал с профессионалами разведки. Внутри одного из его глаз был лопнувший сосуд. – Но это тока слой, – сказал он. Он наклонился так далеко, что Марат видел через вуаль поры. – Такой микротонкий слой кожи. А в нутре у них – там железо. Запчасти в бошках. Под органическим слоем, который микротонкий, – глаза человеков после жестокой смерти были также глазами рыбы в кусках льда на лотке, изучающие ничто. Запах человека навевал рогатый скот в жаркий день, – козлиный, даже через дым комнаты. Транс-3-метил-2 гексановая кислота – это вещество, – давал лекции мсье Брюйим, укорачивая часы в долгих слежках, – химическое вещество в составе пота критической душевной болезни. Марат, ему было не трудно рассчитать дыхание, чтобы его выдох совпадал с выдохом наркозависимого, который наклонялся еще ближе.
– Есть один способ узнать, – сказал он. – В упор подойти. Прям нос к носу: услышишь жужжание. Микрослабое. Такое жужжание. Это шестеренки процессоров. Их слабое место. Машины всегда жужжат. А они мастера. Умеют приглушать жужжание.
– У меня нет клюва.
– Но не могут – Не. Могут. – убрать совсем.
– Я швейцарец, в поисках стационарного лечения, с отчаянием.
– Не могут, под микротонким слоем ткани не спрячешь, – если бы взгляд не был пустой, взгляд был бы угрюмый, напуганный. Марат отдаленно помнил эмоцию страха.
– Нет, ты ее слышал? – рассмеялся ироничный человек на диване. – Постижер – тот, кто делает парики. У слов же даже разные корни. Нет, ты ее слышал?
Дыхание человека, оно также пахло транс-3-метоловой кислотой.
– Я те отвечаю, – шептал он. – Они тя дурят. Нас, настоящих, дурят. Девяносто девять с гаком процента времени, – кожа его коленей через дыры в синих джинсах была белого цвета давней смерти. – Но ты – я сразу понял, что ты-то настоящий, – он указал вуаль. – Без микротонкого слоя. У железных – у них лица есть, – дым его сигареты в пепельнице восставал в форме штопора. – Вот почему, – пощупав губу, – почему народ в метро или на улице – они тя близко не подпускают. Ты попробуй. Никогда близко не подпустят. Запрограммированы. Умеют притвориться испуганными и – этсамое – оскорбленными, и отодвинуться, и пересесть. Самые продвинутые, они даже мелочишки подкинут, чтоб от тя избавиться. Ты попробуй. Подсядь – вот – так – близко, – Марат спокойно сидел за вуалью, чувствуя движение вуали от выдоха человека, терпеливо ожидая времени вздохнуть. Женщины с опытом сект почувствовали аромат транс-3-аромата человека и передислоцировались дальше по дивану. Лицо человека улыбнулось лишь одним знающим уголком его рта, откликаясь на их передвижение. Он был так близко, что принадлежащий ему нос коснулся вуали, когда Марат наконец вдохнул. Марат был готов к смерти в любом виде. Запахи от кожи на лице были транс-3-метил-2, переваренного сыра и подмышки. Марат подавлял порыв пронзить глазницы одним движением двух пальцев. Человек поднял свою руку к своему уху, имитируя внимательное слушание. Его улыбка разоблачила то, что когда-то могло называться зубами.
– Ничего, – улыбнулся он. – Так и знал. Ни звука.
– Швейцарцы, мы тихие люди, и замкнутые. В дополнение я обезображен.
Человек с нетерпением помахал сигаретой.
– Слушай. Вот почему. Ты – зачем я сюда пришел. Я тока думал, что из-за привычки. Они умеют дурить, – он почесал губу его рта. – Я здесь, чтобы все тебе рассказать. Слушай. Ты не здесь.
– Я эмигрировал из моей родной Швейцарии.
Все еще шепотом:
– Ты не здесь. Эти гондоны – из железа. А мы – которые настоящие – и нас мало – они нас дурят. Мы все в одной комнате. Настоящие. Все время в одной комнате. И все прое… ктируется. Это они так умеют, машинами. Прое. ктируют. Чтобы дурить. Картинки на стенах меняются, такшо нам каэца, будто мы куда-то ходим. Туда-сюда, там и тут. А на самом деле это тока они меняют прое. кции. В одном и том же месте, все время. Они дурят мозги машинами, чтобы ты думал, что передвигаешься, ешь, готовишь, пятое-десятое.
– Я пришел сюда в отчаянии.
– А реальный
