парик и чуть не полетел вниз головой с лестницы от тычка Гейтли, он несет какой-то безумный бред без передышки, про то, как однажды ему отрезало палец, а он спонтанно реджентрифицировался, и рот его корчится на характерный манер рыбы-на-крючке из-за длительного прилива леводопы, и Гейтли неймется взять немедленный анализ мочи, немедленно, но между тем края автостада как раз начинают шириться, предвещая отвлечение и рассеивание, и они злятся, причем не на Ленца за то, что отбился, а на Гейтли за то, что вообще с ним валандается, и Ленц изображает для Кена Эрдеди пантомиму стойки айкидо «Безмятежный, Но Смертельный Аист», и уже 00:04, Гейтли так и видит, как по Содружества все ближе рыщут эвакуаторы, звенит ключами и отпирает все три послеотбойных замка на передней двери, и выводит народ на ноябрьский хватающий за яйца холод к колонне машин на улице, и пасет стадо с крыльца в одной оранжевой безрукавке, не выпуская из поля зрения Ленца, чтобы тот не смылся до того, как Гейтли возьмет мочу, добьется чистосердечного и Выселит его официально, даже чувствуя укол совести из-за того, что ему так не терпится дать Ленцу административного пинка, а Ленц по дороге к «Дастеру» что-то лопочет нон-стоп всем, кто подвернется под руку, и все расходятся по машинам, и спине Гейтли тепло из-за открытой двери Хауса, и народ в гостиной капризно высказывает жалобы и предложения по поводу сквозняка из открытой двери, небо над головой необъятно, объемно, и ночь такая ясная, что видно звезды в млечной жиже, а на улочке скрипит и хлопает пара дверей, и люди беседуют и тянут время, только чтобы сотрудник подольше торчал на холодном крыльце в одной безрукавке – небольшой ежевечерний подлый протест, – когда взгляд Гейтли падает на по-особому выпотрошенный старый пыльно-черный «Фольксваген Жук» Дуни Р. Глинна, припаркованный с другими машинами на впредь незаконной стороне улицы с открытыми всем ветрам поблескивающими под светом небольших уличных фонарей кишками движка в задней части, а Глинн лежит сегодня наверху, поверженный дивертикулитом, а значит, из-за страховки Гейтли должен вернуться и попросить кого-нибудь из жильцов с правами выйти и переставить VW Глинна через улицу, что унизительно, поскольку означает публично признаться этим типчикам, что у него, Гейтли, нет действующих прав, и внезапное тепло гостиной сбивает с толку его гусиную кожу, но никто в гостиной не признается, что является счастливым обладателем прав, и оказывается, единственный жилец с правами, который все еще в вертикальном состоянии и внизу, – Брюс Грин, а он на кухне безэмоционально размешивает слоновью дозу сахара в чашке кофе прямо своим коротким пальцем, и Гейтли находит себя в положении, когда должен попросить об управленческой помощи у паренька, который ему нравится и которого он только что подверг выволочке и забору мочи, но тяжесть и унизительность этого положения Грин минимизирует, согласившись помочь в ту же секунду, как слышит слова «Глинн» и «долбаная колымага», и идет к шкафу в гостиной за дешевой кожанкой и перчатками без пальцев, и но теперь Гейтли должен еще на секунду оставить жильцов на улице без присмотра, чтобы шкандыбать наверх и получить от Глинна подтверждение, что все кошерно, если его машину рокирует Брюс Грин ²⁵¹. Двухместная мужская спальня для самых старших жильцов залеплена старыми стикерами на бамперы АА и постером с каллиграфической надписью «На всем, что я отпустил, остались царапины от когтей», а ответом на стук Гейтли служит стон, и внутри включена прикроватная лампа с голой женщиной, которую Глинн принес с собой, а сам он в койке на боку, сжимает живот, будто его пнули. Макдэйд противоправно уселся на койке Фосса, почитывая в наушниках один из журналов Фосса про мотоциклы и попивая «Миллениал Физзи» Глинна, и торопливо тушит сигарету, когда входит Гейтли, и задвигает ящик в прикроватной тумбочке, где Фосс прячет пепельницу, как и все остальные ²⁵². На улице за окном – как на гонках в Дейтоне: наркоман как бы физически неспособен завести машину без рева движка. Гейтли быстро выглядывает в западное окно над койкой Глинна, убеждается, что все оставшиеся без надзора фары на улице разворачиваются и возвращаются на репаркинг на нужной стороне. Лоб Гейтли взмок и у него начинается жирная головная боль, от управленческого стресса. Косые глаза Глинна остекленевшие и беспокойные, и он медленно напевает текст «Заботливых мам» на мелодию, которая не подходит к тексту.

– Дун, – шепчет Гейтли.

Одна из машин, на вкус Гейтли, возвращается по улице слишком быстро. Управдом ясно дала понять: все, что случится с участием жильцов на территории после отбоя, – под его ответственностью.

– Дун.

Что нелепо, к Гейтли поворачивается нижний глаз.

– Дон.

– Дун.

– Дон-дун, ведьма мертва. [170]

– Дун, Грину придется передвинуть твою машину.

– Она черная, Дон.

– Брюси Грину нужны ключи, чтоб переставить твою тачку, брат, уже полночь.

– Мой черный жучок. Моя крошка. Тараканомобиль. Колеса Дунолятора. Его скорость. Его раскрытая крошка. Его кусочек американского пирога. Когда меня не станет, натри ее до блеска, Дон-дун.

– Ключи, Дуни.

– Бери их. И ее бери. Я так хочу. Мой единственный друг. Приносил мне крекеры «Ритц» и «Физз». Относись к ней как к тараканодаме. Блестящая, черная, жесткая, скоростная. Обязательно «Премиум» и полировка каждую неделю.

– Дун. Покажи, где ключи, брат.

– И кишки. Каждую неделю протирай ей кишки. Видны всем и каждому. Мягкой губочкой. Таракан на колесах. Кишкомобиль.

Жар от Глинна стягивает кожу.

– Дун, у тебя что, температура? – в какой-то момент некоторые сотрудники думали, что Глинн симулирует, лишь бы не искать работу после того, как его уволили с грязной поденщины в брайтонских «Заборах & ограждениях». Все, что Гейтли знает о дивертикулите, – что Пэт говорила, это что-то с желудком, и алкоголики страдают от него при реабилитации из-за примесей в паленых спиртных напитках, от которых пытается избавиться тело. Глинн жаловался на здоровье на протяжении всего своего пребывания, но ничего подобного еще не было. Лицо серое и восковое от боли, и на губах желтая корочка. У Глинна реально серьезный случай глазовращения: нижний косится на Гейтли с ужасным лихорадочным блеском, верхний крутится, как у коровы. Гейтли до сих пор не может себя заставить пощупать лоб другого мужчины. Он ограничивается легким тычком в плечо Глинну.

– Как думаешь, отвезти тебя в Святую