Гейтли, сотруднику с проживанием вот уже четыре месяца, кажется, что увлечение Шарлотты Трит шитьем – подозрительное. Иголки эти. Так и впиваются в тонкий стерильно-белый хлопок, прочно натянутый на пяльцах. Игла вонзается в ткань словно со стуком и писком. Конечно, не тот беззвучный хлоп, как когда вмазываешься. Но все же. И с каким погружением.

Гейтли думает, как бы он определил цвет потолка, если бы его заставили назвать это цветом. Не белый и не серый. Коричнево-желтые полутона – от смолистых сигарет; дымок висит у потолка даже в такую рань нового трезвого дня. Некоторые алкоголики и транк-торчки не спят всю ночь, сидят, дрыгают ногой и непрерывно смолят, хотя после 00:00 картриджи и музыка вообще-то под запретом. За четыре месяца у него уже выработалась особая сноровка сотрудника Хауса, у Гейтли: одновременно видеть все в гостиной и столовой, не глядя. Эмиль Минти, хардкорный панк на хмуром, оказавшийся здесь по причинам, которые пока никто не смог определить, сидит в старой бержерке горчичного цвета, задрав «гады» на одну из стоячих пепельниц, которая еще недостаточно накренилась, чтобы Гейтли велел ему быть это, поосторожней, пожалуйста. Рыжий ирокез и бритый череп у ирокеза Минти начинают буреть, – не самое лучшее зрелище с утра пораньше. Вторая пепельница на полу рядом с его креслом полна погрызенных полумесяцев ногтей, а это по-любому значит, что Эстер Т., которой Гейтли приказал идти уже спать в 02:30, стоило только ему свалить драить полы в ночлежке, в ту же секунду вернулась и опять давай ногти грызть. Если не спать всю ночь, желудок Гейтли будто съеживается и щиплет – то ли от кофе, то ли просто потому, что не спит всю ночь. Минти жил на улицах лет с шестнадцати, это Гейтли видит: у него такой чумазый цвет лица, как у бездомных, когда чумазость въедается в дермальный слой и утолщает его, от чего Минти на вид будто зачехленный. И большерукий водитель «Леже Тайм Айс», тихий паренек, Грин, неразборчивый наркоман, попробовавший всего понемногу, не старше двадцати одного, с лицом, слегка помятым сбоку, носит безрукавки цвета хаки и жил в трейлере в том апокалипсическом трейлерном парке у Оллстонского Выступа; Гейтли нравится

Грин, потому что он умеет держать язык за зубами, когда нечего сказать умного – то есть, по сути, всегда. Татуировка на правом трицепсе пацана – пронзенное сердце поверх пошлого имени «Милдред Трах», которую Брюс Г. зовет своим лучиком в темном царстве, вылитой копией покойной солистки «Дьяволов в человеческом обличье» и единственной любовью своего мертвого сердца и которая этим летом забрала их дочку и бросила его ради парня, который, типа, разводит гребаных лонгхорнов в каком-то Мухосранске к востоку от Атлантик-Сити, Нью-Йорк. Даже по стандартам Эннет-Хауса проблемы со сном у него, у Грина, – мама не горюй, и иногда они с Гейтли в глухую ночь рубятся в криббидж – игру, которой Гейтли научился в тюрьме. Теперь Берт Ф. С. зашелся в сочном приступе кашля – локти торчат, лоб побагровел. Ни следа Эстер Трейл – любительницы грызть ногти и, по словам Пэт, какой-то там «пограничной» [79]. Гейтли видит все не двигаясь, не поворачивая головы и даже не открывая глаз. Еще здесь Рэнди Ленц – это который мелкий дилер органическим коксом, носит пиджаки с рукавами, подвернутыми на руках с искусственным загаром, и постоянно проверяет свой пульс на запястье. Выяснилось, что Ленц представляет особый интерес для людей по обе стороны закона, потому что в этом мае у него сорвало башню и он внезапно залег в чарльзтаунском мотеле и скурил все 100 граммов, которые ему вручил подозрительно доверчивый бразилец во время – о чем Ленц как раз не подозревал – операции УБН в Саус-Энде. После такого проеба по всем фронтам, – совершенно восхитительного, как про себя считает Гейтли, – Рэнди Ленца, с мая, разыскивало столько людей, сколько он в жизни не видел. Он нездорово смазливый на манер многих сутенеров и мелких дилеров, мускулистый на манер военных полицейских – как когда у человека вроде мускулы мускулистые, а сам он ничего даже поднять не может, – со сложно напомаженными волосами и часто по-птичьи дергает головой, чтоб покрасоваться. На волосяном покрове одной руки у Ленца есть небольшая безволосая прогалина, которая, как известно Гейтли, по-любому верный знак того, что у дилера есть нож, а уж кого-кого Гейтли не может переварить, так это владельцев ножей – развязных пацанов, которые завсегда портят честный махач, когда вскакивают с земли с ножом, и по-любому порежешься, пока отнимешь. Ленц учит Гейтли сдержанной вежливости с людьми, которым при одном виде хочется навалять. Все довольно быстро раскусили, – кроме Пэт Монтесян, чья странная легковерность при общении с отбросами, о чем Гейтли не стоит забывать, одна из причин, почему его самого взяли в Эннет-Хаус – раскусили, что Ленц здесь только временно залег на дно: он редко покидает дом, только под принуждением, избегает окон и ездит на обязательные ежевечерние встречи АА/АН в маскировке, похожий на Сесара Ромео [80] после ужасной аварии; а потом всегда просится вернуться в Хаус в одиночку, что не одобряется. Ленц сполз в северо-восточном углу диванчика из искусственного велюра, который втиснул в северо-восточный угол гостиной. У Рэнди Ленца есть такая странная компульсивная привычка быть всегда на севере, а если возможно – на северо-востоке, и Гейтли тут теряется в догадках, но тем не менее привычно замечает для себя позицию Ленца и каталогизирует в голове. Нога Ленца, как и нога Кена Эрдеди, вечно дрыгается; Дэй заявляет, что во сне она дрыгается еще сильнее. Очередной урк и животный пых Дона Г., лежащего на диване. У Шарлотты Трит огненно-рыжие волосы. Типа просто цвета красного фломастера. Она не работает вне дома потому, что у нее какая-то болезнь, то ли СПИД, то ли ВИЧ. Бывшая проститутка, вставшая на путь исправления. И почему проститутки, когда завязывают, всегда стараются быть такими чопорными? Как будто прорывается зажатая внутренняя библиотекарша. У Шарлотты Т. жесткое недокрасивое лицо дешевой шлюхи, глаза вокруг всех четырех век охвачены тенями. И она, кстати, тоже чумазого цвета на уровне дермы. Больше всего завораживает в Трит – как глубоко врезаются ее шрамы на щеках, которые она конопатит основой под макияж и потом румянит, отчего вместе с волосами у нее вид злого клоуна. Страшные раны на щеках выглядят так, будто в какой-то момент карьеры за нее взялись с