– Я ищу студиозуса Жербази, – произнес Танзен, заходя в лабораторию. – Он здесь?

– Мэтр, ложитесь! – в ужасе выкрикнул тощий патлатый студент.

Всего их в лаборатории было восьмеро, и все лежали ничком, укрывшись за столами. Танзен опустил взгляд и увидел шипящую на полигоннике взрывную свечу. Фитиль уже догорал.

Вообще-то ничего страшного в таком опыте нет. Обычно. Полигонник – стандартная принадлежность любой лаборатории, он призван именно обезопасить эксперименты. Внутри его даже самый страшный взрыв – просто яркая вспышка.

Но у этого полигонника был нарушен контур.

– Мы не можем погасить! – простонал студент. – Фитиль слишком промаслили!

– Ясно, – только и сказал Танзен, беря с ближайшего стола нож и отрезая горящий кончик. – Так который здесь студиозус Жербази?

– Он, – указали сразу несколько пальцев на потного толстячка.

– Пойдемте-ка, мэтр, – попросил Танзен, подпустив сарказма в голос. – Побеседуем.

Толстячок втянул голову в плечи. Еще даже не бакалавр, он никак не мог называться мэтром и прекрасно это знал. Обычно такое обращение к студенту означает неприятности.

Под взглядами его сокурсников Танзен отвел Жербази в тесную подсобку. Шуганул гремящего ведрами домового, велел усесться на корявый, явно сотворенный кем-то из студентов стул и коротко бросил:

– Рассказывайте, мэтр.

– Что рассказывать… мэтр? – попытался улыбнуться толстячок.

– Как вы докатились до жизни такой. Вы понимаете, что в лучшем случае вылетите из института? В лучшем случае!

– В лу… в лу… а в худшем?!

– А в худшем – пожалеешь, что не взорвался на той свече. Рассказывай! – резко перешел на «ты» Танзен.

– Но что рассказывать-то?!

– Сам не знаешь?! – навис над ним Танзен. – Экзамены, колдунец! Кто надоумил дать взятку члену комиссии?! Это подсудное дело, щенок! Это Карцерика! Магиозом стать замыслил?! В глаза смотри!

Жербази сломался мгновенно. Обливаясь слезами и соплями, он принялся сдавать всех, кого мог. Бурно уверял, что ничего такого не хотел, что мэтр Роко сам его заставил…

– Заставил дать ему взятку?! – прорычал Танзен.

– Нет-нет, он… он сказал, что, если я его не ублаготворю, мой брат получит самый низший балл! А если проболтаюсь – мой фиггин поджарят на оливковом масле!

– Фиггин?.. Что такое «фиггин»?

– Не знаю… и не хочу узнавать!

– Ладно. Пшел вон отсюда.

– Мне… собирать вещи?! – всхлипнул Жербази.

– Пока нет. Учись дальше. Раз ты мне все честно рассказал – может, тебе и позволят остаться. Но еще один раз…

– Я понял, понял!.. Спасибо, мэтр, спасибо! – просветлел лицом Жербази.

Танзен проводил его тяжелым взглядом. Возможно, парень и в самом деле достаточно испугался и больше никогда не оступится. А возможно, через несколько лет Танзен наденет на него корониевые наручники. Тут заранее не угадаешь.

В любом случае нужно подать рапорт в его деканат. За Жербази теперь будет более тщательный пригляд. И за его братом, если тот все же решит поступать – тоже.

А Танзену теперь предстоит арестовать еще и Архида Роко, профессора Субрегуля, одного из членов комиссии. Это уже совсем другой уровень. Тут Танзен даже и не может действовать самостоятельно – надо доложить в ученый совет.

Делектория – учреждение не менее важное, чем Кустодиан. Именно там решают, кто достоин учиться волшебству, а кто нет. Кому можно вручить гражданство Мистерии, а кто обойдется. Именно там абитуриентов подвергают тяжелым испытаниям, заглядывают в самую душу, ища ответа – а нужен ли ты нам, мальчик с горящими глазами?

И работники Делектории – очень уважаемые, заслуженные волшебники. Все члены экзаменационной комиссии – профессора. Абы кого на такую почетную должность не берут, и считается, что подкупить кого-то в Делектории – дело несбыточное.

Но так только считается. Профессора тоже порой соблазняются золотым блеском. Бедных среди них не водится, но… неизмерима жадность людская.

Архид Роко отвечает за одну из проверок на волшебный дар – Слово Оракула. Древний дух, провидящий души и судьбы, бросает один лишь взгляд на абитуриента и выносит вердикт. Но поскольку изъясняется он очень туманно и замысловато, при Оракуле состоит специальный толкователь, расшифровывающий его решение и переводящий в обычные баллы.

Одно из тех испытаний, в которых от испытуемого не зависит вообще ничего. Причем еще и крайне мутное, чаще всех других вызывающее недовольство. Результаты часто оспаривают.

Танзен в свое время не оспаривал. Он прекрасно помнил, как полвека назад дрожал в темном зале перед жуткой статуей и как Оракул выдал бессвязную тарабарщину. Толкователь, тогда еще не Роко, с интересом поглядел на Танзена и дал ему восемнадцать баллов.

Восемнадцать из двадцати – это отличный результат. Танзен до сих пор не понимал, за что столько получил, но не имел ничего против.

Но если толкователь Оракула нечист на руку…

Конечно, только одно испытание – это еще ничего не значит. Максимальный балл при поступлении – тысяча. Четыре долгих экзамена, за каждый из которых можно получить до сотни, и аж тридцать практических испытаний. Многие даже великие волшебники получали у Оракула нули – и ничего, карьеру это им не испортило.

И тем не менее двадцать баллов могут решить очень многое. Ведь нужно набрать не менее семисот, чтобы поступить на платной основе, и не менее восьмисот – чтобы стать стипендиатом и учиться бесплатно. В стенах Клеверного Ансамбля нет места бездарности и посредственности.

Правда, ее здесь все равно почему-то полным-полно.

Глава 26

Массено мерно покачивался на верблюде. Тот уже вторые сутки вез монаха по однообразным желтым дюнам.

Его путь лежал в Херемию, на родину волшебника Токхабаяжа, что стал потом зваться Антикатисто. Увы, Массено не мог портироваться прямо туда – в Херемии нет портала. Это бедная малонаселенная страна, большая часть которой – бесплодная пустыня. Ближайший портал – в Каргабе, зловещем крае чернокнижников.

Впрочем, ни одного чернокнижника Массено там не встретил. Страна как страна. Песок, глинобитные дома, наездники на верблюдах, черноглазые женщины в вуалях. Закрывающие нижнюю половину лица вуали здесь носили почти все – что женщины, что мужчины. Открытый подбородок Массено сразу выдавал в нем иноземца.

В Каргабе Массено не задержался. Пристал к первому же каравану, идущему на восток. Караван-баши очень обрадовался солнцегляду – здешние пески небезопасны. От разбойников и диких зверей купцов стерегла вооруженная охрана, но ходжарские ночи темны и ужасны, там бродят злые духи и голодная нежить. И если встретишь в пустыне ламию или визгуна – порадуешься, имея рядом Озаряющего Мрак.

Караванщики монаха не тревожили. Были с ним вежливы, делили пищу, но в разговоры не вступали, за благословением не подходили. В этих краях живут в основном херемиане, а у них свои обычаи, свои молитвы и даже своя Ктава. Та, впрочем, мало отличается от обычной – просто что-то опущено, что-то дописано, а что-то изменено.

На самом деле многие добрые севигисты поклоняются только какому-то одному богу. Воздавать хвалу всей севиге осилит не каждый. Моряки молятся в основном Марексу, пахари – Гильфаллерии, трудники – Грандиде, книжники – Елегиасту, а воины – Энзирису. Но это просто потому, что у каждого бога своя стезя. Монахи и иные церковники тоже обычно служат лишь одному из Двадцати Шести.

Но есть и целые народы, что ставят