Отзеркалился практикант. Все это время он упорно порхал над домами в облике воробья – и таки услышал кое-что интересное. За последние полгода в городке пропало несколько человек. При странных обстоятельствах, бесследно. В исчезновениях подозревают чужаков, которые тоже стали появляться на Хор-Ханке полгода назад.

Наверное, за одного из них Танзена и приняли.

Где эти чужаки живут и откуда приходят, местные точно не знают. Откуда-то из внутренней части острова. Видать, гнездо у них там.

Впрочем, в городе они появляются редко. Местные их очень не любят. Многие уже поговаривают, что надо кого-нибудь схватить, прижать к стене да потолковать по душам.

Останавливает только то, что чужаки эти какие-то зловещие, здесь их все побаиваются.

Танзен, как раз зашедший в кабак, вполне в этом убедился. Несмотря на раннее время, посетителей было много – и немудрено, завтра же Маладис. Люди спешат напиться-нагуляться перед Злым Днем.

И на Танзена они откровенно пялились. Хотя видно было, что все еще сомневаются – из подозрительных ли он чужаков или действительно забравшийся в глухомань ученый.

Кабаков в городке было два. Таверна на берегу, в которой нет-нет да и появлялись иноземцы, и вот этот погребок на другом конце, который не видел никого, кроме местных жителей. Здесь сидели мрачные овцеводы и ремесленники, за стойкой протирал кружки детина, которому больше пошли бы боевые доспехи, а единственная подавальщица выглядела так, словно ее матушку изнасиловал тролль.

Любой другой остерегся бы такого места. Но магистр Метаморфозиса мало чего боится в этой жизни. Танзен спокойно подошел к кабатчику, приветливо тому улыбнулся и попросил белого эля.

На него уставились, как на говорящую морковку. Мало того что Танзен всем своим видом дисгармонировал с этим местом, так он еще и захотел этакой вычурности.

Однако белый эль у кабатчика неожиданно нашелся. Доставая пыльную бутыль, он даже одарил Танзена дружелюбным взглядом – видно, уже и не чаял кому-нибудь это продать. Стоит белый эль дорого, а вкус и букет имеет специфические, так что пьют его в основном тонкие ценители.

Коих в городишке Хор-Ханк конечно же не водится.

К радости кабатчика, Танзен взял всю бутыль. Эль оказался хорош, а восполнить ману никогда не помешает. Под сверлящими взглядами пьянчуг Танзен опорожнил три кружки подряд и прикинулся, будто захмелел.

На самом деле Танзен пьянел гораздо медленнее большинства людей. Поскольку для него алкоголь был не средством напиться, а просто жидкой маной, изрядная часть градуса проходила мимо печени. Чтобы трезвый мэтр Танзен стал пьяным мэтром Танзеном, в него пришлось бы залить добрый бочонок крепленого вина.

Однако прикидывался захмелевшим волшебник очень убедительно. И без того счастливый старичок стал еще счастливее, начал ко всем цепляться, показывать картинки в написанной-де им самим книжке, расспрашивать о том, что за бабочки на острове водятся, есть ли где редкие растения.

Особенно сильно Танзен пристал к почти еще трезвому, но явно желающему упиться вдрызг овцеводу. Судя по ауре, был тот чем-то ужасно расстроен и озадачен. Танзен и его расспросы не добавили угрюмцу хорошего настроения – сначала он просто велел убираться, а потом вовсе схватил за шкирку и прикрикнул.

Но волшебник уже уверился, что этот человек может поведать что-то интересное. И не отставал. Он поставил угрюмцу выпить, пустил в ход все врожденное обаяние мэтра Паганотти, и в конце концов лед треснул.

Поглощая темный эль, овцевод поделился своим горем. У него пропала жена. Буквально пару дней назад. Не иначе как похищена теми ублюдками, что поселились где-то на горе.

– Ты точно не из них?! – подозрительно зыркнул на Танзена овцевод. – Ты… ты хорош… ший человек?!

– Дорогуша моя, ну разве же я мог бы подумать, чтоб похитить чью-то жену?! – возмущенно заахал Танзен. – Что ты, что ты, я вовсе не из них! Я – озирский ученый-энтомолог, следую на Махасагр в поисках бабочек!

– А… на Махасагр… – хлюпнул носом овцевод. – Слыхал… Тепло сейчас на Махасагре?..

– Жара! Тропики! Не в силах дождаться, когда уже доберусь, согрею старые косточки! У вас-то тут холодень, дорогуша моя, холодень!

– Ничего, весна скоро, – мрачно ответил овцевод. – А у меня вот… того… жена пропала…

– Безмерно сочувствую твоему горю! – похлопал его по плечу Танзен. – Вот, выпей еще! И расскажи подробности!

Овцевод рассказал. Жена у него и в самом деле пропала таинственным образом. Просто пошла к колодцу за водой и… исчезла.

Серьезно – взяла ведро, открыла дверь и не вернулась. Колодец от дома в паре десятков шагов, и до него она добралась точно – на снегу осталась цепочка следов, рядом стояло ведро.

А жены не было. И никаких других следов от колодца не вело.

Словно дракон унес.

– Колдовство это, – стучал кружкой о стол овцевод. – Черное колдовство. Эти злыдни на горе… волшебники проклятые… ух бы я их!..

– Поди ж ты, какая ужасная история! – поцокал языком Танзен. – Дорогуша моя, а не покажешь ли ты мне, где дело было? Я-то, конечно, не волшебник, но человек старый, поживший, повидал много – вдруг чего присоветую?

Овцевод воззрился на него с огромным сомнением. Явно хотел уже велеть трухлявому сморчку сидеть и не выпендриваться. Но все же, видно, решил, что хуже не станет, – грузно поднялся из-за стола и махнул рукой.

– Тут недалече, – буркнул он. – Эй, Брухум, эля мне нацеди еще! И кренделек дай вон тот, с сырком…

Жена овцевода пропала позавчера. Конечно, следов у колодца уже не осталось – натоптали за два дня, да еще и снег этой ночью шел. Но Танзену и не нужны были материальные улики – он сразу принялся читать рисунок ауры.

Тот оказался не менее сложен. Потоки эфира – штука непостоянная, на месте не стоят. Но в специальные агенты Кустодиана не берут тех, кто не умеет их расшифровывать. И, походив немного по двору, почитав остаточные аурные метки и расставив их в хронологическом порядке, Танзен стал выстраивать в голове картинку.

Он сразу же отверг колдовское похищение. Телепортация, портал, межмирный прыжок или уход в глубины Тени оставляет след. Тончайший, почти незримый, но след. Далеко не всегда удается понять, куда он ведет, но само его наличие разглядеть можно. Эфирные волны в этом месте не один день еще изгибаются чуть иначе – словно круги на воде после брошенного камня.

Конечно, со временем все равно все исчезает. Но если это было только позавчера… Танзен бы заметил. Тем более когда известно точное место – возле колодца, где оборвались следы.

В самом колодце скорбящий муж, естественно, смотрел. Один из его сынков туда даже спускался – ничего. Да и не пролезла бы туда женушка – шахта не шибко широка, а пропавшая была дамой пышной, представительной.

– Пампушечка моя ненаглядная… – всхлипывал овцевод, как малый ребенок.

Горем он был убит всерьез. Но, поговорив с домочадцами и соседями, Танзен узнал, что, пока жена была дома, ненаглядной ее муж не называл. Любил детина выпить, любил покричать, а когда и за плеточку брался.

Не отставала и матушка его. Свекровь