— Нужно, дорогуша, нужно! Есть тут путь на улицу покороче?
— Это самый короткий путь…
— Ясно. Ты тогда, Марусь, живее ногами шевели. С приятелем хочу поболтать, пока не слинял.
— Магом Эльриком? А почему вы меня так странно называли — «Марусь»?
— Ты ж сама говорила, что могу звать, как хочу. А что, не нравится?
— Мне все равно. Непривычно просто.
— Лучше бы тебе не нравилось. Вот меня бы кто Оксанкой или еще как назвал — непременно бы поправила!
— Кем назвал?
— Забудь. И в другой раз, если тебе что-то непривычно, то не стесняйся — возмущайся в полную силу. Мне будет приятно.
— Я попытаюсь, конечно, но ума не приложу, зачем вам мои возмущения.
Я вздохнула, но локоть ее не выпустила:
— Есть у меня подружка одна, на тебя сильно похожая. Тоже не возмущается, если ей что-то не по душе и даже когда я ее имя коверкаю. Ее обижают — она не возмущается. На ее интересы плюют — не возмущается. Ей дыба светит — не возмущается! И я считаю это тяжелой болезнью, от которой принудительно лечить надо.
Тайишка внутри поспешила вскрикнуть:
— Я совсем не такая, как это вот!
— Такая, такая, Танюх, — подумала я ей в ответ. — Когда же до тебя наконец дойдет, что по сути вы одинаковые? Эту куклу воскресили с неполным сознанием, а у тебя какие отговорки?
Та обиделась:
— Есть разница, и преогромная! Она ничего не чувствует, а я чувствую… просто вслух не говорю.
— Ага. Да только миру на это плевать. Предо мной и миром вы на одно лицо. И пока не научишься вслух кричать о том, что внутри, для меня останешься такой же пустышкой.
— Как же ты несправедлива, Ольга! У всех разный характер!
— Хватит уже… — и, поскольку мы вышли во двор, крикнула вслух. — Эльрик, стой!
Тот недоуменно уставился на меня, но соизволил сделать пару шагов навстречу — наверное, по инерции. Я изобразила виноватое лицо и еще более виноватый книксен, затем подмигнула, чтобы закрепить результат.
— Привет еще раз! Сильно на тебя господин Шакка разозлился?
Он бровь изогнул и заметно покраснел от злости:
— У тебя хватает наглости спрашивать?!
Я подумала немного и выбрала правильный ответ:
— У меня — хватает. Ладно, можешь не посвящать в подробности, как тебя хозяин за провинности шпиндолит.
— Да я с ним еще не встречался! — возмутился Эльрик. — Занят он, мне приказал подождать.
— Ох, как хорошо! Вот как раз и успеем переговорить о том, как проблему мою уладить!
Светлая бровь поползла еще выше. Пройдоха явно не привык быть не самым наглым в округе. Пока он не начал возражать, заговорила быстрее:
— Я серьезно, Эльрик. Мне помощь нужна. Вдруг и тебе когда помощь от меня понадобится? Давай уже забудем старые распри и объявим перемирие. Между прочим, мне тут пытками грозят! Или у тебя совсем нет сострадания?
Он согласился неожиданно быстро. Даже шагнул ко мне, чтобы говорить тише:
— И чего ты от меня хочешь? Знаешь, что со мной господин сделает, если снова на лжи поймает?
Я растерялась. Просить, конечно, завсегда можно, но требовать рисковать собой… Потому добавила в голос мольбы:
— Пытками, Эльрик! Представь только себе, потому что я себе пока не готова представлять! И все потому, что господин подозревает во мне демона! А во мне нет никакого демона, Эльрик, первым надгробием клянусь!
Он привычно рассмеялся:
— Чем клянешься? Права такого не имеешь. Ну да ладно… Кажется, я могу тебе помочь и притом господину не соврать. При рассказе подчеркну, как ты гаки перепугалась, как на коленях умоляла выручить тебя из беды.
Я пожала плечами:
— Сойдет. В самом деле, зачем бы мне бояться гаки, если я сама демон? Можешь даже приукрасить. Ну, а про мои странности после воскрешения, наоборот, лучше смазано рассказать. Мало ли, кто в каком рассудке воскрешается.
— И это можно.
Сказала со всей искренностью, на которую была способна:
— Спасибо, Эльрик. И прости за мое поведение! Даже не думала, что ты окажешься настолько хорошим парнем. Потому прими мою благодарность и потом, когда сама выкручусь, обещаю, что сделаю для тебя все, о чем попросишь.
Он усмехнулся:
— Да ни при чем тут моя доброта. Ты до сих пор странная, но на демона не тянешь. Безобидная ведь — и такой воскресла. Никак не могу понять, почему вдруг господин Шакка так решил?
Я промолчала, хотя знала ответ: у господина имелось некое предсказание, которое дало незначительный сбой. Но зачем же я буду это Эльрику открывать? Вдруг самой такая информация еще пригодится? А маг продолжил меня спасать:
— По поводу пыток ничем помочь не смогу. Сам не участвовал и желанием не горю. Потому уж попытайся отделаться отговорками, сделай себе милость, — я скривилась. Терпеть не могу, когда озвучивают очевидности. — Но, возможно, кое-кто тебе даст и получше совет. Слуги господина спать уходят, как только темнеет. Не спать даже… а как будто сознание теряют. Можешь творить что угодно, они не заметят. За ворота тебе не выйти, но внутри — полная свобода. Так вот, в подвале держат пленника. Уже несколько лет беднягу мучают, как я слыхал… Он-то точно знает лучше, что можно говорить и чем лучше оправдываться.
— Несколько лет в заточении да с мучениями? Какая прелесть, — не удержалась я. А на сердце стало еще тяжелее.
Поблагодарив Эльрика еще раз, я поплелась в дом. Как-то раньше не интересовалась я средневековыми развлечениями — оно и к лучшему, сейчас бы вообще, наверное, с ума сходила. Зато уверенности прибавилось: следует притворяться Тайишкой до последнего. И надеяться на то, что Эльрик своим рассказом сильно притупит бдительность господина.
* * *Они разговаривали в кабинете, точнее в одном из множества кабинетов огромного особняка. Криков ужаса оттуда не раздавалось, пока я слонялась поблизости. И Эльрик вышел живым и невредимым, даже едва заметно мне кивнул. Я не стала кивать в ответ, поскольку господин Шакка смотрел на меня. Улыбнулась от всей души. Растянулась бы еще и в нижайшем реверансе, если б умела. Но напряглась, когда некромант улыбнулся в ответ и махнул головой — мол, давай за мной.
Пришлось плестись за ним внутрь. Это помещение, к счастью, напоминало именно кабинет, а не каменный склеп. Большой стол, книжные шкафы и удобные кресла. Преодолевая волнение, я прошла внутрь… и сразу забыла о своем волнении. На стене висела картина. На мой вкус, слишком много черного и бордового, но художнику удалось передать красоту лица
