Шаола окутало густым, липким, отвратительным стыдом.
Он назвал ее чудовищем за ее силу, за действия. Однако…
Он не обвинял ее. Он понял. Обещая ему, она была вполне искренней, но потом изменилась. Изменился ее путь.
Он понял. Он ведь тоже обещал Несарине. Или думал, что обещает. А когда он изменился, когда изменился его путь и в его жизни появилась Ириана…
Он понял.
Аэлина дружески улыбнулась ему. Потом она и Рован нырнули в солнечный луч и исчезли. Остался красный мраморный пол с лужей крови. И отрубленная голова, подпрыгивающая на мраморных плитах. Появился принц, кричащий от душевной боли, гнева и отчаяния.
«Я люблю тебя».
«Уходи».
В тот момент с ним и произошло расщепление. Когда он повернулся и убежал, бросив в зале своего друга и брата. Убежал от сражения и смерти.
Дорин его простил и не держал на него зла.
Но он чувствовал, что его бегство не кончилось. Оно продолжалось и сейчас.
Все, что он замышлял, над чем трудился во имя спасения, ломалось и рушилось.
Дорин стоял перед ним, держа руки в карманах и улыбаясь одними губами.
Он был недостоин служить такому человеку. Такому королю.
Тьма наступала, показывая ему жуткую комнату для совещаний. Принца и прежнего короля, которому он служил. Показывая, как они обошлись с его гвардейцами.
Он увидел пыточную камеру в подземелье замка и улыбающегося Дорина. Улыбка была совсем другой. Дорин улыбался, слушая крики истязаемого Ресса. Улыбался, даже когда Брулло плюнул принцу в лицо.
Вся вина лежала на Шаоле. Он был причиной их пыток и казни…
Тьма показала ему руки Дорина, державшие орудия пыток. Хлещущую кровь, ломающиеся кости. Руки Дорина были безупречно чистыми. Принц улыбался.
Он знал. Знал давно. Догадывался, что последствия этих поступков ему не залатать. Одержимость Дорина. Казнь гвардейцев. Ему придется жить, помня, что все это случилось по его вине.
Он сбежал, бросив Дорина в стеклянном замке. Тьма снова и снова показывала ему картины событий. Стойкость Дорина. Попытка противостоять отцу силой своей магии. Принц выиграл для него время, подписав себе смертный приговор.
Он вдруг понял, как же всего боялся. Магии, потерь – всего. Но страх все равно столкнул его и с магией, и с потерями. Какое-то время он упирался, цеплялся за старое, шел против судьбы – и это стоило ему всего. Ясное зрение открылось в нем слишком поздно.
Потом случилось самое страшное. Черный каменный обруч на шее Дорина. Изуродованные тела гвардейцев, висящие на воротах замка. Воронье, пирующее на трупах его соратников… Когда он все это увидел, через его душу протянулась глубокая трещина, достигнув самых основ. Этой ямы в недрах горы, где горой был он сам.
Он распался на куски и даже не заметил когда.
В Рафтхоле, уже после увечья, он познал недолгий покой. Однако это было все равно что закрыть тряпкой ножевую рану в живот.
Он не исцелился. Переполненный гневом, без внутреннего якоря, он не захотел исцеляться по-настоящему. Телом – да, но даже здесь часть его личности нашептывала ему, что все это заслуженно. А что касалось его душевной раны – она продолжала гнить, и его это устраивало.
Неудачник. Лжец. Клятвопреступник.
Тьма густела. Ветер раскачивал ее слои. Он мог бы остаться здесь навсегда. В этой тьме, не имеющей возраста. «Да», – шептала ему тьма. Он мог бы остаться, предаваясь гневу и ненависти. Превращаясь в тень.
Но Дорин по-прежнему стоял рядом и все так же улыбался одними губами. Ждал. Ждал его.
Среди данных обещаний было одно, которое он пока не нарушил. Обещание спасти их: своего друга, их королевство. Это обещание оставалось в силе. Даже здесь, на самом дне кромешного ада, оно оставалось с ним.
И дорога, по которой он пока еще шел… Нет, он не станет оглядываться назад.
«Что, если, идя дальше, мы столкнемся лишь с новой болью и отчаянием?»
Этот вопрос он когда-то задал Аэлине. Они оба стояли на крыше ее рафтхольского жилища. Он тогда и не подозревал, а она уже знала, что он попадет в эту яму и ответ узнает сам.
«Тогда это не будет концом пути».
Это не было концом. Трещина в нем, дно… еще не конец.
У него осталось одно невыполненное обещание, которое он выполнит.
«Это не конец».
Он улыбнулся Дорину, чьи сапфировые глаза вспыхнули радостью и любовью.
– Я возвращаюсь домой, – прошептал он своему брату и королю.
Дорин лишь кивнул и исчез во тьме.
Рядом с ним оставалась только Ириана. Словно новорожденная звезда, она сияла ярким белым светом.
– Эта тьма принадлежит тебе. Делай с ней что пожелаешь. Ты можешь наделить ее силой или сделать безвредной.
– Если уж на то пошло, валгский ли демон породил эту тьму? – спросил он и не услышал эха.
– Да. Но сейчас здесь распоряжаешься ты. Это место – последний оплот тьмы.
Последний оплот, который останется в нем. Шрамом. Напоминанием.
– Тьма может разрастись опять?
– Только если ты ей позволишь. Только если не заполнишь ее чем-то более значимым и достойным. Только если не простишь.
«Прежде всего самого себя». Ириана не произнесла этих слов, но он их услышал.
– Но если ты добр к себе, если любишь себя… – Губы Ирианы дрогнули. – Если ты любишь себя столь же крепко, как я люблю тебя…
Его ударило в грудь. Здесь, в яме, барабанная дробь была совершенно неслышимой.
Ириана протянула ему руку. Ее сияние теснило тьму.
«Это не конец».
– Больно будет? – хрипло спросил он. – Я про возвращение. Про выход.
Про путь к себе, в жизнь.
– Да, – прошептала Ириана. – Но в последний раз. Тьма не хочет с тобой расставаться.
– Я не могу ответить ей взаимностью, – попытался пошутить он.
Улыбка Ирианы была ярче, чем сияние ее тела. Звезда. Она была упавшей звездой.
Она вновь протянула руку. Молчаливое обещание того, что ожидало его по другую сторону тьмы. У него еще оставалось много незавершенных дел. Невыполненных обещаний.
И глядя на Ириану, на ее улыбку…
Жизнь. Он вправе наслаждаться жизнью. Сражаться за жизнь.
Разлом, начавшийся и оканчивающий здесь… Да, этот разлом принадлежал ему. Судьба позволила ему сломаться, чтобы потом началось созидание.
Чтобы он мог все начать заново. Это был его долг перед королем и родиной.
И перед самим собой.
Ириана кивнула, словно говоря «да».
И тогда Шаол встал. Вгляделся во тьму – часть его души. Не ужаснулся, не попятился назад.
Улыбаясь Ириане, он взял протянутую руку.
56Была боль, отчаяние и страх. Была радость, смех и покой. Это называлось жизнью во всей ее полноте, и, когда тьма атаковала Шаола и Ириану, он не испугался. Он
