Сверху раздался рев.

– Джо! – Она преодолела оставшийся пролет и вломилась в смотровую комнату.

Пахло паленым. Брин сидела в углу, поджав колени. Зеленоватая ящерица размером с овчарку застыла в странной позе, напротив нее щерился медведь. Шерсть на его лапе дымилась.

– Я же велела тебе прийти одной, – процедила Селия, выходя из тени.

Мара не сразу ее заметила. На красивом лице гаитянки не было и следа былой любезности. Ноздри хищно трепетали, глаза сузились, губы сжались в тонкую нить.

– Отзови его, и твоя подружка сможет уйти, – произнесла она, нацелив на Брин длинное изогнутое лезвие.

– Джо, я прошу тебя, – взмолилась Мара. – Уйди…

Но медведь с утробным рыком развернулся и бросился на Селию. От неожиданности она выронила нож, но игуана с шипением выпустила струю огня. Шкура Джо на спине запылала, он взвыл.

– Нет! – Мара прыгнула сверху, накрыв его своим телом.

Огонь потух, а палка вылетела из рук и со звоном отскочила к ногам Брин. Исландка молниеносно дернулась вперед, схватила железку и обрушила на ящерицу. Что-то хрустнуло, на узком туловище показалась кровь. Игуана безжизненно обмякла.

– Папа! – Селия упала на колени.

Внизу раздался шум, и резкий грубый голос через рупор объявил:

– Сдавайтесь! Медленно поднимите руки! Сопротивление бесполезно!

Мара скатилась на пол, подхватила нож.

– Джо, Брин, уходите. Зовите профессора, – она вцепилась в рукоять, держа ее перед собой. – Я в норме.

– Но ты не сможешь… – пролепетала Брин.

– Я выйду следом. Джо, уведи ее.

Джинсы на коленях исландки были разодраны, красные полосы тянулись к щиколоткам. На скуле зрел синяк.

– Джо, пожалуйста, – повторила Мара. – Ей нужен врач. Дракона больше нет, Селия безоружна.

– Сдавайтесь! – снова раздалось снизу. – Сопротивление бесполезно!

Медведь ткнулся черным носом в ладонь Брин. Та покачала головой, но подчинилась.

– Ну, что же ты стоишь? – Селия подняла красные от слез глаза на Мару.

– Думала, я не узнаю учебную запись? Там никого нет. Но я рада, что ребята ушли.

– Она убила моего отца…

– Он убил мою мать, – твердо ответила девочка, стараясь не смотреть на ящерицу.

– Которую из?.. – Рот гаитянки искривился в злобной насмешке. – Пришла сюда отомстить? Ну, давай же…

Селия запрокинула голову, обнажая горло. Одно движение – и все будет кончено. Мара сжала зубы, втянула воздух, крепче вцепилась в рукоять. Но руки ходили ходуном. Ну же! Одно движение…

– Ты не сможешь. И Лена не смогла. Она думала, что просто украдет эмбрион и никто об этом не узнает. Представляешь, ей хватило наглости вломиться в лабораторию Ларса с медсестрой! Она планировала провернуть все прямо там. А я застала их.

– Значит, это не ты ей помогла?

– С чего бы? Но я готова была дать ей уйти спокойно. Я все равно собиралась прикрыть этот эксперимент. Так у нее хватило ума рассказать мне, что ты похожа на Иниру! Рассказать мне! И после этого она надеялась, что сможет спастись! – скалилась Селия, подставляя шею. – Швырнула тебя в окно как щенка. Вы обе – полное ничтожество. А я ведь пощадила тебя, дала шанс просто исчезнуть в интернате… Давай, трусишка, не тяни.

– Это ты ничтожество! Из-за своей ревности убила Иниру. Просто потому, что не могла признать, что кто-то лучше тебя. Твоя ненависть была настолько велика, что ты убила снова. Даже пожертвовала собственным отцом, его разумом и жизнью. Тебе придется с этим жить. За решеткой, лишенной дара, – Мара рванула ручку окна и распахнула его.

Внутрь ворвался холодный ветер, и Мара бросила оружие вниз, в шипящие волны.

– Я не стану такой, как ты, – произнесла она.

Гаитянка вскочила и бросилась на Мару. От резкого толчка под колени ноги подкосились, и девочка растянулась на полу. Селия села сверху, вытащила из заднего кармана складной нож. Лезвие уперлось Маре в подбородок. За шиворот стекало что-то теплое.

– За что ты ненавидела Иниру? – с трудом прохрипела Тамара. – Ты убила маму только за то, что я оказалась ребенком Иниры?

– Линдхольм – мой! Он должен был стать моим! Как и Ларс, – глаза Селии странно блестели, на лбу вздулась вена. – Мы бы поженились, не будь ее! И я была бы здесь хозяйкой. Я никому не позволю забрать мое: ни ей, ни тебе…

– Мне… ничего… не нужно… – Мара начинала задыхаться.

– Ты еще не поняла?! Мне надо было сразу отключить криокамеру… Или добить тебя тринадцать лет назад. Чертовы пожарные приехали слишком рано! Но я не позволю тебе заполучить…

В этот момент игуана шевельнулась, поднялась на ноги, и Селия ослабила хватку. Мара попыталась столкнуть гаитянку, но та лишь крепче прижала девочку к бетону.

– Радуйся, малышка. Папа жив, и я не стану мучить тебя перед смертью. И даже позволю тебе умереть, как она. Сейчас ты так похожа на нее! Так же хрипишь, так же плачешь…

Плачешь? Мара даже не чувствовала, как по вискам бегут слезы.

Селия рывком подняла ее и пихнула к распахнутому окну.

– Прощай, Тамара, – Селия давила ножом на горло жертвы, и та против воли отклонялась назад. – Папа, огонь!

Девочка отчаянно сопротивлялась, цеплялась ногтями за раму, пыталась пнуть убийцу. Но рыжее пламя ударило по пальцам, они разжались, и сильный удар в грудь отправил Мару в ледяную бездну.

Глава 20

Пролетая над Линдхольмом

Ветер свистит в ушах, куртка облепила спину. Окна маяка стремительно взлетают вверх. И кто-то кричит, а руки все беспомощно тянутся, хватая воздух. Бездонное холодное небо…

Вот и все. Как будто это происходит с кем-то другим. С ней просто не может такого случиться! Нет, правда: в Новый год? Боль пронзает грудь раскаленным копьем. Дышать нет сил… Инира, тебе было больно? Это ведь кончится быстро? Господи, как хочется жить! Обнять кого-нибудь, смеяться, плакать… Жить…

Этот соленый морской ветер… Он обнимает, толкает, он не даст упасть… И шепот волн… И боли больше нет, и ее самой… Как будто она растворилась в этих брызгах… Бросает в жар и в холод, и тело тает, уменьшается, трепещет, сжимается в комок… Время стынет, как желе… Она не чувствует ботинок, джинсов, и кофта с курткой вдруг становятся большими, как парус, мешаются, хлобыщут, путают… Она выскальзывает через горловину – свобода! Раскидывает руки – и ветер нежен с ней, ласкает, несет над островом…

Это сон? Она умерла и воспарила? Взгляд вниз – никакого трупа, только обмякшую красную куртку несет волна… Взгляд в сторону – да это же крыло! Широкое, бурое, с длинными перьями по краю. Она летит! Но ведь не могла же она перенять тотем Эдлунда через волосок? Хотя… Какая теперь разница… Внутри так легко, так хорошо, и свист ветра звучит колыбельной… Наклон – она поворачивает, и почти не надо махать.

Везет же летним! Не трансформация, а удовольствие! Восторг, гармония! Теперь понятно, о чем говорила Брин! Принять себя, принять природу… Как это отличается от страха погони и вечной маскировки зимних! Свобода! О, как же не хочется больше вставать на ноги! И как же прекрасен Линдхольм! Припорошенные снегом скалы, пустое тренировочное поле, игрушечные красные домики и черное кружево лип… И по центральной дорожке из