Якоб побоялся спросить, кто же мог запрограммировать такие совпадения, и, не зная, что сказать, выпалил:
– Ну и к чему все это?
– А я тебя так вынуждала думать обо мне, пока меня вроде бы и не существовало.
Якоб подумал, что она своей цели добилась.
– Мне давно хотелось узнать твое имя, – доверительно сказал он. – Ни твое лицо, ни вообще внешность меня не интересовали. Я всего лишь хотел узнать, есть ли ты на самом деле. Ну как, скажешь мне свое имя?
Она улыбнулась:
– Аня Руман.
Сам факт, что она вот так, взяла и присвоила себе его имя, сразил его наповал. Она словно хотела сказать:
– Вот я, это я – женщина твой жизни.
Неделю спустя барышня с бумажными цветами стала его женой.
А теперь я ее потерял, думал Якоб Руман, вертя в пальцах смятую бумажную орхидею. Он лежал на тюфяке в вонючей траншее и старался представить себе запах этого цветка. В этом и была заслуга Ани: вселить в сердце отстраненного рационалиста предчувствие параллельного мира, абсолютно другого, где пахнут бумажные цветы, и достаточно нескольких строк из стихотворения, чтобы все сбылось. Поначалу он этому не поверил. А она научила его верить. А потом он не смог помешать другому мужчине увести ее. Он оказался способен только пережить это событие. Аня ушла навсегда.
– Она вернулась.
Доктор вздрогнул, не сразу узнав голос сержанта. Тот стоял у него за спиной.
– Эстафета с нарочным вернулась, – уточнил сержант, – и доложила, что итальянцы требуют имя и воинское звание пленного, иначе они пальцем не пошевельнут, чтобы его спасти.
Якоб Руман почувствовал себя виноватым: его друг все еще в опасности. А вдруг это его глупый эгоизм – во что бы то ни стало узнать, чем кончилась история Гузмана – определил такую перемену в судьбе? Нет, сказал он себе. Как и встречу с Аней, встречу с пленным вполне можно было причислить к «запрограммированным совпадениям» его жизни. Теперь у него будет своя линия в этом рисунке.
Доктор подошел к сержанту:
– А почему вы сообщаете об этом именно мне?
Тот был явно смущен, но чувствовал, что отвечать придется.
– Меня прислал майор. Он сказал…
– Могу себе представить, что он сказал, – резко оборвал его Руман. – Передайте майору, что я продолжу допрос. Мы и так уже потеряли слишком много времени.
Он посмотрел на часы: миновало четыре. Ему осталось всего два часа, чтобы убедить пленного повести себя правильно и спасти себе жизнь.
35
Когда он вошел, пленный курил. Он выглядел спокойным, совсем не так, как выглядит человек, которого через несколько часов расстреляют. Якоб Руман был уверен, что теперь у него появилась какая-то точная цель, и это принесло ему облегчение. Итальянец скажет мне, как его зовут, твердил он. В конце концов, он дал слово.
– Ваш майор весьма оригинальный тип, – сказал итальянец.
– Он что, был здесь?
– Только что ушел, – подтвердил пленный. – Он мне кое-что предложил.
Доктор удивился еще больше:
– Что именно предложил?
– Он сказал, что, если я сообщу свое имя, он сохранит жизнь и тем солдатам, которых схватили вместе со мной. Он дал мне слово.
– Так это же замечательно. Почему же вы до сих пор отказывались?
Якоб Руман был уверен, что этим дело и кончится.
Пленный пристально посмотрел на него из своего темного угла:
– Почему я здесь? А как вы думаете, чем занимаются там, наверху?
В душу Якоба Румана впервые закралось сомнение.
– Есть много всего, о чем вы не знаете, доктор. Во-первых, ваш подполковник мертв.
– Мертв?! – задохнулся доктор.
– Умер почти сразу после того, как мы взяли его в плен. Он был тяжело ранен. И ваш майор об этом знает.
– Значит, не будет никакого обмена. Значит, вся эта эстафета с нарочным…
– Блеф. Вы действительно ни разу не задали себе вопроса, почему я и мои солдаты находимся здесь? Почему нас взяли?
– Что значит «почему»?
Доктор действительно об этом не думал.
– Я знаю только, что вы патрулировали южный склон. Вы собирали данные о нас?
Итальянец улыбнулся:
– Вы серьезно ничего не понимаете?
Якоб Руман не был стратегом, логика военных действий его не касалась. Но он заставил себя вдуматься в ситуацию. И в конце концов до него дошло:
– Вы сдались в плен намеренно.
Итальянец не подтвердил, но и отрицать не стал.
– Вы проверяли нашу оборону.
– Мы послали множество патрульных отрядов во всех направлениях вашего фронта, но схватили вы только наш. Значит, вы уязвимы.
– И здесь достаточно быстро появятся ваши войска. Они только ждут подходящего момента, так? Но почему вы все это говорите именно мне? Не боитесь, что я расскажу майору?
Пленный молчал.
Якоб Руман ужаснулся:
– Значит, майор уже все знает и ничего не предпринимает, чтобы этого не допустить?
– Ну подумайте сами: даже если и захочет что-то предпринять, что он может? Вы здесь в изоляции, вы последний аванпост австрияков. Вы потеряли контроль над всеми вершинами, кроме Монте-Фумо. Конечно, вы лучше экипированы, но численностью мы вас превосходим.
– Тогда чего добивается майор? Не понимаю…
– Когда все это случится, ему важно быть готовым.
Якоб Руман уверенно подытожил:
– Он предложит итальянцам вашу жизнь в обмен на коридор безопасности для себя. Но для этого он должен вызнать ваше имя и воинское звание.
– И я дам себя расстрелять, чтобы разрушить его планы, – рассмеялся пленный.
Якоба Румана вдруг охватил непонятный гнев.
– Вранье! Вы просто выжидаете, тянете время, потому что знаете: скоро ваши атакуют и вас в любом случае спасут.
Доктор рассвирепел:
– Значит, история, которую вы мне рассказывали, просто отвлекающий маневр! Вы затеяли со мной игру, обвели вокруг пальца!
Пленный покачал головой:
– Успокойтесь, никто не придет нас выручать. Никакой угрозы атаки нет, – вздохнул он. – И я, и мои товарищи всего лишь разменные пешки. Думаете, итальянцы не в курсе, как обстоят дела? Солдат расстреливают как шпионов, офицеры становятся предметом торговли, их обменивают, и они возвращаются домой. – И твердо добавил: – Но не нынче ночью, не здесь и не я. Я все решил еще до того, как получил приказ об этой миссии. А значит, вашей вины в том не будет.
Якоб Руман все понял, и гнев в нем сменился растерянностью.
– Но теперь-то все изменилось. Если вы предоставите майору ту информацию, что ему нужна, то сможете хотя бы выручить своих солдат.
– И вы доверяете майору, который своих-то как раз и предал?
С минуту доктор не знал, что ответить. Потом лицо его стало жестким.
– Я не могу позволить, чтобы вот так разбрасывались человеческими жизнями, я дал клятву Гиппократа. Это вы понимаете?
– Понимаю.
– Тогда я готов выслушать дальше вашу историю, а в конце вы скажете мне ваше имя и воинское звание, как и обещали. Ладно, пусть вы не доверяете майору, но я-то
