– Только не на Рождество, – жизнерадостно заметил сэр Томас.

– Скажите это гусям, – пробормотала Мейкпис, но тут же залилась краской, поняв, что ответ был не слишком вежлив. – Я… простите…

Почему сэр Томас преисполнен решимости разговаривать с ней именно в эту ночь?

– Гусям?

Сэр Томас, казалось, не рассердился. Только терпеливо улыбнулся. Мейкпис уже не впервые показалось странным, что такой человек может быть сыном Овадии и отцом Саймонда.

– Я неделями их откармливала, – робко пояснила она, – для сегодняшнего пиршества. Гусей, каплунов, индеек. Они жадно набрасывались на корм, который я им сыпала, и понятия не имели, что в конце за все придется платить дорогой ценой. Может, они просто думали, что им повезло. А может, считали меня доброй. Все собравшиеся здесь едят пирог с каплуном и жареную гусятину… Но они тоже заключают сделку, не так ли? Сегодня им удалось посидеть у жаркого огня и объесться до тошноты, распевая во весь голос. Но в обмен на это им весь год придется выказывать свою благодарность: тяжко трудиться и быть покорными желаниям господ. Но, по крайней мере, они сознают, какую сделку заключили. Гусей же никто не предупредил.

Она говорила решительнее, чем намеревалась. Ее по-прежнему преследовал страх. Что, если сама она «откормленный гусь»?

– Неужели для гусей было бы лучше, знай они о своей участи? – спросил сэр Томас. Его тон изменился, став очень серьезным. – Что, если такое знание принесло бы только ужас и страдания?

Мейкпис ощутила, как мороз прошел по коже. Ей вдруг стало совершенно ясно, что ни один из них больше не имел в виду гусей.

– Будь я на их месте, то хотела бы знать, – упорствовала она.

Сэр Томас вздохнул. Изо рта вырвалась струйка пара, туманом осевшая на лице.

– Шестнадцать лет назад у меня был почти такой же разговор с другой молодой женщиной. Она была твоих лет и… я вижу ее в тебе. Не во внешнем сходстве. Но в тебе есть ее отблеск.

Мейкпис с трудом сглотнула. Совсем недавно ей отчаянно хотелось поскорее закончить разговор. Но теперь ответы, казалось, были дразняще близки.

– Она ждала ребенка, – продолжал сэр Томас. – И очень хотела знать, почему моя семья так настаивает на том, чтобы ее дитя росло в поместьях Гризхейза. Она подозревала что-то недоброе, но не понимала, что именно.

«Скажите мне, – просила она. – Больше никто не узнает».

– Хотя я считал, что нарушаю данное слово, но все же исполнил ее просьбу. И тогда она попросила меня помочь ей сбежать.

– Вы помогли ей? – поразилась Мейкпис.

– Иногда глупость бьет в нас с силой молнии. Она была любовницей брата, а я слишком скучным парнем, чтобы взять содержанку. Но до меня внезапно дошло, что эта женщина была единственной, которой я ни в чем не мог отказать. Даже если это означало, что больше я никогда ее не увижу.

Да, я помог твоей матери. И последние шестнадцать лет провел, мучаясь вопросом, правильно ли поступил.

Мейкпис медленно подняла голову и встретилась с ним глазами.

– Пожалуйста, – прошептала она, – объясните, почему меня сюда привезли. Почему мне следует бояться. Больше никто не скажет.

Несколько кратчайших мгновений сэр Томас молча смотрел на едва видные неспокойные звезды.

– Мы странная семейка, Мейкпис, – сказал он наконец. – И у нас есть тайна, которая может очень повредить, если станет явной. У членов нашего рода есть талант, что-то вроде дара. Природа одаривает им не всех, но в каждом поколении есть несколько человек, обладающих этим талантом. Он есть у меня и у Саймонда. У Джеймса. И у тебя.

– Мы видим кошмары, – прошептала Мейкпис. – И призраков.

– А они словно притягиваются к нам. Знают, что у нас внутри есть… свободное пространство. Мы можем вместить огромное количество призраков.

Мейкпис подумала о стаях осаждавших ее призраков, а потом и о медведе, своей величайшей тайне.

– Мы внутри пустые, – сказала она спокойно. – И мертвецы пробираются в нас.

– Привидения вянут и погибают без тел, – пояснил сэр Томас. – Поэтому они всеми силами пытаются продраться в нас, чтобы обрести убежище. Большинство из них слабы и совершенно безумны. Большинство, но не все.

Они почти подобрались к сути дела. Мейкпис это чувствовала, и ей было не по себе.

– Представь, – продолжал сэр Томас, – каким великим должен быть род, если за много лет не потеряны ни опыт, ни навыки, ни воспоминания. Благословение веками накопленной мудрости…

Именно в этот момент из дверного проема донеслось вежливое покашливание. Оказалось, там стоял Молодой Кроу, силуэт которого был обрисован светом, падавшим из зала.

– Сэр Томас, – произнес он, – простите меня, но лорд Фелмотт вас спрашивает.

– Я скоро приду, – пообещал сэр Томас и, казалось, очень удивился, когда Молодой Кроу не исчез моментально.

– Простите, – повторил он, – меня просили передать… что на вашу долю сегодня выпало большое счастье.

С лица сэра Томаса сбежали краски, отчего он сразу стал выглядеть старше и еще более уставшим.

– Сегодня ночью? – воскликнул он, пораженный ужасом. – Так скоро? Я думал, пройдет еще много лет… – Он взял себя в руки и медленно кивнул: – Конечно. Конечно.

Дважды глубоко вздохнув, он уставился на свои руки, словно желая убедиться, что они еще на месте. А когда снова взглянул на водянистые звезды, лицо казалось одновременно потрясенным и тоскливым. Обернувшись к Мейкпис, он вымучил улыбку:

– Тебе лучше войти и попросить пирога. Побыть королевой, если сможешь.

С этими словами он последовал за Молодым Кроу.

Глава 12

Перед лицом Мейкпис стояла понурая фигура сэра Томаса, но она не могла долго о нем задумываться. И так чересчур много времени потеряно! Она поспешила в часовню. Дверь тихо открылась, и, к ее удивлению, оказалось, что внутри зажжена пара свечей. Вероятно, кто-то молится в часовне в этот час. И никаких следов Джеймса.

Мейкпис решила подождать в надежде, что не пропустила свидание.

Даже через два с половиной года при виде сверкающей часовни ей становилось не по себе. Недаром в Попларе ей вбивали в голову, что Господь пожелал, чтобы церкви были скромными. Поэтому она была напугана и потрясена статуями, картинами и запахом ладана в часовне Гризхейза. Свою первую службу она просидела, охваченная ужасом, что попала в гнездо католиков и, возможно, пойдет прямо в ад.

– Не думаю, что Фелмотты – католики, – сказал как-то Джеймс, пытаясь ободрить ее. – По крайней мере, не думаю, что они считают себя католиками. Для них это просто… что-то вроде старого способа ведения дел.

Теперь Мейкпис больше не была уверена, что попадет в ад. Часовня Фелмоттов была такая монументальная и древняя. Трудно спорить с тем, на чьей стороне века.

По воскресеньям Фелмотты сидели на высокой галерее в глубине часовни, куда из их покоев вел специально выстроенный коридор.

«Они уже ближе к небесам,