Ругнувшись, Андрей прошел к сейфу, взял оттуда, на всякий случай, свой наградной пистолет и прошел к двери. Аккуратно, чтобы это было незаметно поглядел в глазок, и лицо его, до того вполне вполне добродушное, резко изменилось. На пороге стояла женщина лет тридцати, крашеная брюнетка (уж Горбенко знал какие у нее на самом деле родные волосы), губки бантиком, бровки домиком, макияж нанесен вызывающе, но не пошло… Мельник Марина Анатольевна, в далеком прошлом его подруга, одноклассница и жена лучшего друга. Интересно, что Горбенко никогда, даже в пору полового созревания, когда каждый объект женского пола кажется верхом сексуальности, никогда к ней ничего не испытывал. Смазливое личико, аккуратные формы, миниатюрная… Но нет… Может потому что она нравилась Сашке, а может потому что была с восьмого класса с парнями из старшего звена. Черт его знает. Но не лежала к ней душа и все остальное. Теперь, увидев ее, единственную виновницу всех бед «Интеркрайта» оставшуюся в живых, он вдруг испытал резкую, острую до рези в сердце неприязнь к этому человеку. Ненависть… Можно было бы конечно и не открывать дверь. Позвонила б, позвонила и ушла восвояси, но, во-первых, она могла разбудить Варьку, а, во-вторых, необходимо было понять, чего она добивается своим приездом в Россию. Андрей искренне сомневался, что спустя столько времени, Мельник неожиданно воспылала любовью к своей дочери, а значит ей что-то надо, что-то она задумала…

Вздохнув, Горбенко убрал пистолет за пояс и открыл дверь.

— Приветик! — Маринка улыбнулась и попыталась шагнуть в дом, но Горбенко, как бы невзначай перегородил ей дорогу. — А ты все такой же хам, Андрей Григорьевич… — разочарованно протянула она, избавившись, наконец, от маски радости встречи.

— И тебе здравствуй. Что нужно? — Андрей решил все грубости надменно пропускать мимо ушей.

— Вообще-то у тебя живет моя дочь, — заметила Мельник, наклонив к плечу свою хитрую голову, от чего глаза неожиданно приобрели блеск, а улыбка стала какой-то завлекающей. Андрей прикрыл глаза, чтобы отогнать наваждение.

— Вообще-то кое-кто написал отказ в мою пользу…

— Я была глупа, Андрюшечка, — протянула Марина грустным голосом, — только со временем понимаешь всю радость материнства. Наступил такой момент, когда я уже просто не могла находится так далеко от своей девочки. Вот и решила приехать в гости… Проведать… Ведь, только подумай, какое это счастье находится рядом постоянно со своим ребенком. Наблюдать как он растет, становится старше… Это наверно самое лучшее, что у матери есть в жизни!

— Если бы говорила эти слова не ты, а какая-нибудь другая женщина, Марин, я бы не задумываясь в них поверил, — съязвил Горбенко, — на самом дел, тебе плевать на всех. Тогда возникает вопрос, что тебе нужно?

— Может впустишь? Или наш разговор станет достоянием всех соседей на лестничной клетке?

Горбенко усилием воли отстранился от двери, пропуская Мельник внутрь.

— А раньше у тебя хоромы в Сосновке были еще те… — разочарованно посмотрела Марина на трехкомнатную квартиру. — Кризис?

Немного помедлив она прошла в зал и уселась без приглашения на мягкий диван. Сделав небольшую паузу, дождавшись пока в комнату зайдет Горбенко, внимательно на него посмотрела.

— Постарел… Первые сединки уже появились….-заметила Мельник. — Закурить можно?

— Кури, — Андрей пододвинул своей бывшей подруге пепельницу и сам достал сигареты. Подождал пока она закурит и все-таки спросил:

— Марин, у меня мало времени… Давай ближе к делу. Чего тебе надо? Быстро, вкратце и по существу…

— Мне нужна моя дочь… Всего-то… Согласись это еще по-божески, — она подмигнула ему вполне дружелюбно и беззлобно. Казалось она с Горбенко играет в кошки-мышки. То кажется разбитой жизнью и несчастной, то вольной и своенравной, как Павка Корчагин.

— Хм… А больше ничего не надо, Марин? Яхты, виллы… Помнится ты до них была такая охотница, что променяла на это богатство собственную дочь, мужа и внешнее благополучие.

— Андрюш… ну почему ты так со мной? Я следовала правилу. Жить хорошо, а хорошо жить еще лучше. Никто не вправе меня осуждать за то, что случилось тогда. Я сама расплатилась за все уже давным давно. Ты даже не представляешь сколько мне всего пришлось пережить за это время. Сначала вас с Сашкой чуть ли не проклинала, а потом перегорело…

— Деньги кончились? — съехидничал Андрей.

— Сволочь… — лицо Мельник резко побелело от злости, и Горбенко неожиданно понял, что попал в точку. У Марины Анатольевны просто напросто кончились деньги. Он весело рассмеялся прямо в лицо бывшей подруге. — Тварь…

— Ну-ну, Мариночка… Не стоит переходить на личности. Я и без этого знал, что ты меня обожаешь. Сколько тебе надо?

— Пять миллионов.

— А почему не десять?

— Можешь и десять…

— Да нет, солнышко ты мое, послушай меня. Я говорю первый и последний раз. Потом начинаю наказывать. Таких денег у меня все равно нет, ни пять, ни десять миллионов, да если бы и были я бы тебе все равно не дал бы и копейки. Потому как я не подаю. Это во-первых. А во-вторых, если ты хотя бы на киллометр прииблизишься к Варваре…

— То что? — с вызовом спросила Мельник.

— То ты будешь умирать долго и мучительно, где-нибудь в Подмосковье. Играть с тобой я не буду, Марин. Можешь считать это последним китайским предупреждением. А теперь… Пошла вон отсюда и чтобы я тебя больше здесь никогда не видел…

— Да пошел ты, инквизитор чертов, теперь послушай меня ты… Я не уеду из России пока не получу деньги. Свои законные. От Вари не отступлюсь, а если ты думаешь что такой всемогущий, то флаг тебе в руки. Только тогда сидеть тебе вместе с твоим дружком где-нибудь на Колыме, если тронешь меня, — она резко поднялась, — запомни мои слова, Андрющечка, ты очень сильно пожалеешь о сегодняшнем дне. Очень сильно…

Марина выскочила из квартиры, громко хлопнув дверью. Она всегда любила все делать эффектно и красиво, еще со времен школы. Но выглядела это несколько пафосно и наигранно. Конечно слова ее не несли особой угрозы. Что она может? Одна… Уж как-нибудь свою и Варькину безопасность Андрюха обеспечит сумеет, но вот ведь проблема. Необходимо было выезжать за Сашкой, неизвестно куда за Уральский хребет. И не тащить же с собой дочку друга. Во-первых школа, во-вторых дорога длинная и трудная. Только что тогда делать?

Туман… Сизая непроглядная мгла, которая скопилась небольшими клочками по всей отнюдь немаленькой территории колонии. Холодно… Сыро… Утреннея поверка. Долгая перекличка и исправительные работы. Однообразный надоедливый режим, который, если не нагоняет тоску, то меланхолию точно. Со временем начинаешь привыкать и к этому. Да вообще колония— такая штука, которая учит недюжему терпению, если не сказать больше. Прав был тот кто их придумал, и не прав