Роднина уволили со своего поста с треском и репортерской шумихой, чего никогда не было., заметь, был нечист на руку. Он попросился в долю к совету директоров корпорации, а они ему отказали. Вот что из этого вышло… Президент фирмы в тюрьме, Роднин в отставке, по нему заведено уголовное дело, а «Интеркарйт» является отныне государственной структурой. Вот и весь секрет, Алексей Васильевич.

— А как же сам президент компании? — Савин покопался в бумажках и наконец нашел его фамилию. — Харламов Александр Сергеевич? С ним-то что делать? Ведь человек осужден на пятнадцать лет строго режима. при чем совершенно нет никаких данных, что он жив вообще. Из-за корысти какого-то начальника страдают невинные люди!

«Идеалист, — с горечью определил премьер, — от такого отвязаться будет тяжеловато. Лучше ему разрешить покопаться в этом деле под присмотром, чем дать волю самому искать. А еще проще отпустить этого Харламова на все четыре стороны. Сделать что-то он уже все равно вряд ли способен, если, как справедливо заметил Савин, еще жив.»

— Ну не такой он уж и невинный… — спокойно заметит Хозяин, прихлебывая подостывший чай. — Не просто так люди миллионы зарабатывают. Невинные люди загородных особняков не имеют и семь процентов госзаказа. Ютятся себе в «хрущевках» и ни о чем таком не помышляют. Однако ты прав, Леша. Даже если был в чем-то Харламов виновен, он, как говорили раньше, искупил свою вину перед Родиной. Ты займись этим делом, я беру его под свой строгий контроль. Отчет лично мне. Никакой информации больше никому не давать. Поставить на деле «Интеркрайт» гриф «Особо Секретно». Попробуй его, если Харламов еще жив, поставить под какую-нибудь амнистию. Освободи. Доклад каждый день, примерно в это время. Ну а пока… — Хозяин удовлетворенно потянулся в кресле. — нам пора домой! Глянь, на часах уже второй час ночи. А мне еще завтра этого белорусского батьку принимать… Вызову ФСО.

— Есть! — Савин по-военному четко развернулся и вышел из кабинета. А Хозяин уже забыл о прошедшем разговоре. Целиком и полностью, погруженный мыслями о доме, тепле и уюте. На отдых бы…

3

Савин выехал из Кремля на своем «мерседесе» и поехал к на Воробьевы горы к смотровым площадкам. По привычке проверил нет ли за ним хвоста, свернул в пару подворотен, и только когда убедился, что слежки за ним нет, то вышел из машины на смотрове площадки.

Город уже осыпался океаном ярких огоньков, напоминая гирлянду, светился в темноте неоновым цветом выввесок торговых центров, квартир и клубов. По проспектам нескончаемым потоком шли машины, где-то выла сирена. То там, то здесь слышались голоса людей. Москва никогда не спит… На Воробьевых народа было не очень много. Несколько загулявших парочек спешили домой, опасаясь встретить ночных хулиганов, дворник-узбек сметал грязный снег в кучи и что-то нервно лепетал по-своему, кутаясь в легенький тулупчик. Савин, глядя на него поднял воротник пальто и тоже, вроде как, утеплился.

Со стороны университета подъехала «Ауди». Остановилась у подножья площадки и гневно пипикнула клаксоном. начальник службы внешней разведки обернулся. Точно… Она… именно ее он ждал уже минут двадцать. Спустился вниз. Аккуратно постучался в тонированное окно. Стекло послушно отъехало.

— Ну как, Алексей Васильевич? — нетерпеливо раздался голос из салона.

— Андрюх не май месяц на дворе, — раздраженно бросил Савин, — может в машину-то впустишь погреться?

— Открывай! Садись! Рад буду поболтать с бывшим однополчанином… Тем более если у него хорошие новости.

— Новости есть, даже очень хорошие, — генерал залез в машину и обнялся по-дружески крепко с Андреем Горбенко, — ну здравствуй, майор!

— Здорово, товарищ капитан, — улыбнулся начальник службы безопасности «Интеркрайт», — Так что там какие новости? — нетерпеливо заерзал он на водительском сидении, — узнал что-то про Сашу?

— Я тебе больше скажу, — загадачно улыбнулся Савин.

— Не томи, генерал! Будешь своих секретарш томить после рабочего дня… Давай скорее. у меня не так много времени.

— Короче, покопался я в архивах. Вот копия приговора суда… Там адрес колонии, ну и всякая другая ересь. Почитай, Андрюха, довольно увлекательное чтиво, скажу я тебе, Агата Кристи отдыхает. А вот чистый бланк, — он подал Горбенко не заполненный лист бумаги, украшенный гербовыми печатями, — это амнистия твоему другу, если успеешь до вторника, то сможешь забрать его. Как раз зэков освобождают под выборы. Так что твое счастье. Ну а, поговрил я с Хозяином… Ты знаешь есть такое впечатление, что это что-то личное. Посадил его он! При помощи Миши конечно… Да и национализация прошло удивительно быстро. И все же я думаю, что там замешены частные интересы Папы. Видел бы ты как он напрягся, когда я завел разговор про «Интеркрайт». Но все-таки разрешил копать… Он то не знает, что я уже все нарыл за месяц беспрерывной работы. если честно, то хочешь мое мнение?

— Конечно… — пробормотал Горбенко, завороженно рассматривая бланк. сейчас в этой бумажке заключалась свобода его лучшего друга.

— Мне кажется, что Харламов зарвался, как в свое время Дорковский. Папа решил его наказать и устроить порку прилюдно. Вот и все. Но все равно, вам пока лучше с ним в Москве не появляться. Свози его куда-нибудь на годик другой в Европы. Просто представляешь, какая поднимется шумиха, если журналюги узнают, что великий и ужасный Харламов на свободе! Вот и я о том-то… Ему сейчас покой нужен. После двух лет отсидки. Ну я поехал. Дома тоже семья. Наверно с ума все сходят.

— Спасибо, Леш… — растерянно и несколько ошарашенно проговорил Горбенко.

— Не за что. Только постарайтесь больше в столь громкие скандалы не влипать.

ГЛАВА 3

На работу вставать всегда трудно только в одном случае, если эта самая работа тебе не нравится. А если ты любишь то что ты делаешь, то и встаешь, даже рано утром, после бессоной ночи с ангельской улыбкой. Потому что знаешь, что будешь заниматься делом, которое тебе по душе. Вот и Горбенко встал задолго до того, как на улице засеребрились первые нерешительные сумерки. Прошелся по комнате, стараясь не разбудить Варвару, которой до школы можно было нежиться в постели еще час. Позвонил на работу и предупредил, что уходит на больничный. «Интекрайт» превратился теперь в обычное государственное учереждение, и просто так, туда не явиться к планерке было нельзя. Потом сделал небольшой комплекс оздоровительных упражнений, принял душ, и почувствовал, что фраза, заново родился, именно про него. Заварил чашку крепкого кофе и добавил ложечку коньяка. Это все что он себе позволял из спиртного последнее время. Уселся на диван с газетой.

Но мечтам о мирном и спокойном рассвете сбыться не удалось. Едва была прочитана первая страница «Биржевого Вестника», как в дверь настойчиво затрезвонили. Нагло и двоольно настойчиво, как будто знали,