Сахим вернулся с молодой женщиной, прикрывавшей нижнюю часть лица платком. Ничего не поделаешь, таковы обычаи. Следом за ними в дом вошли двое крепких мужчин с носилками, позаимствованными, наверное, из сельского медпункта.
Они аккуратно положили Акрама на носилки, вытащили из дома и двинулись на блокпост. Караул был предупрежден. Процессию встретил заместитель командира взвода. Мужчины уложили мальчонку в отдельной комнате фельдшера и вышли.
Сахим задержался у входа и проговорил:
— Еще раз спасибо, офицер. Вы узнаете, насколько благодарным может быть народ муали, в том числе и я. А насчет захвата боевиков вы подумайте. Если решите, дайте только сигнал, и я сразу пойду к вождю. Абу Муржан мне не откажет.
— Подумаю, Карим. Я же обещал. За сына не беспокойся, за Халиму тоже. Они скоро вернутся к вам.
— Благодарность к русским живет в моем сердце. Хотя у вас настоящих русских совсем мало.
— В батальоне большинство составляют чеченцы и дагестанцы. Впрочем, у нас в стране не принято делить людей по национальному или религиозному признаку.
— Чеченцы? Кадыров?.. — воскликнул Сахим.
— Ты о Кадырове знаешь? — с удивлением спросил Самолов.
— Да, у нас многие о нем знают. А чеченцы — это настоящие воины. Люди из Алеппо приезжали, рассказывали, как после освобождения города там бесчинствовали банды местных мародеров и насильников. Да и игиловцев осталось немало, которые только личину сменили. А как чеченские батальоны в Алеппо вошли, все сразу и быстро изменилось. Они навели порядок в какие-то считаные дни. К ним за помощью люди обращаются гораздо чаще, чем к местной полиции. Чеченцы всегда решают все вопросы по справедливости.
— Русские тоже умеют воевать.
— Кто спорит? Это натовцы только бомбить горазды, а как попадут в оборот на твердой земле, так сразу руки поднимают и требуют к себе подобающего отношения. Мол, мы военнопленные. Обращайтесь с нами в соответствии с какими-то там международными конвенциями. А боевики этих самых конвенций не знают и откровенно плюют на них. Они запрашивают выкуп и режут пленным головы, если им не платят. У них с этим легко. Сволочи, собаки бешеные! Только не спрашивайте меня, офицер, почему наше племя не поддерживает Асада. Я вижу этот вопрос в ваших глазах.
— Я и не думал спрашивать, — заявил Самолов и улыбнулся.
— Думали. Есть причины. Но сейчас наш народ верит только вам, русским. Это все, пошел я. Вам отдыхать надо.
— Вас проводят.
Заместитель командира взвода вывел мужчин с территории блокпоста.
Самолов же прошагал в санитарный блок. Фельдшер в это время отошел на склад.
У кровати больного сидела молодая женщина. Платка на ней не было, черные густые длинные волосы рассыпались на плечи, спину. Она повернулась на шум шагов, посмотрела на Самолова и ничуть не смутилась.
Старший лейтенант замер. Такой красоты он никогда не видел. Она не бросалась в глаза, была не яркой, а какой-то незаметной, но заставляла сильнее стучать сердце.
Женщина мило улыбнулась и спросила:
— Что с вами, офицер?
— Вы говорите по-русски?
— Да, не так хорошо, как наш больной Акрам, но для общения вполне достаточно.
— Более чем. У вас все в порядке?
— Николай сказал, что принесет штатив капельницы. Мальчишке надо будет ввести какой-то препарат. Вот сижу и жду.
— Так, а где вторая кровать? Вам ведь тоже отдыхать надо.
— Да я и на полу могу. Дома так и сплю.
— Нет, это непорядок. — Старший лейтенант достал портативную радиостанцию: — Муса, отзовись!
— Я, командир!
— Не лег еще?
— Нет. Мне пришлось поднять пару человек. Сейчас они принесут в санитарный блок вторую кровать вместе с матрасом и постельными принадлежностями.
— Хорошо, что ты сам догадался.
— Я что, совсем без понятия?
— Добро, я в блоке.
— А женщина-то какая, а, командир!
— Конец связи! — буркнул Самолов, отключил станцию и сказал женщине: — Сейчас все принесут. Да, может быть, вы покушать хотите?
— Нет, я хотела бы узнать, где…
— Да, я понял. К сожалению, на улице. Но рядом, справа от двери, через которую вы сюда заходили. Этот туалет будет только ваш. Напротив блока комната. Там мои солдаты завтра же сделают душевую, поставят перегородку, бак, воды нанесут. Все это вам нисколько не помешает.
— Да, спасибо!
— Не за что.
Как глупо.
— И не бойтесь ничего. Вас никто не обидит.
— А я и не боюсь.
— Ну и хорошо.
— Отчего вы так смущаетесь, господин офицер? — неожиданно спросила женщина.
— Я не смущаюсь, хотя… в общем, мне пора идти.
Еще глупее.
— Спокойной ночи.
— И вам спокойной ночи.
Старший лейтенант был зол на себя. Надо же вести себя так, словно ты первый раз в жизни увидел женщину!
Утро, 14 августа, началось как обычно. Общий подъем, физическая зарядка, приведение себя в порядок, утренний осмотр, завтрак.
В 8.00 заместитель командира взвода провел замену ночных наблюдателей на дневных. Сирийцы несли службу в суточном режиме.
После завтрака Самолов прошел в санитарный блок.
Халима была в нарядном домашнем халате. Она сидела на табурете у койки больного мальчика. Теперь тот выглядел значительно лучше.
— Доброе утро, — поздоровался Самолов.
— Здравствуйте, — ответила женщина и отчего-то потупилась.
Голос подал и Басмач:
— Как дела, офицер?
Старший лейтенант усмехнулся и заявил:
— А я смотрю, тебя уже вполне можно выписывать.
— А меня куда-то записывали? — осведомился парень.
— В умирающие.
— Ну вы тоже скажете, господин офицер! — проговорила женщина. — Нельзя так шутить. Хотя если бы не вы, то могло бы случиться всякое.
— Какие есть просьбы, пожелания? — спросил Самолов.
Парень галдел свое:
— Теперь,
