Кроме крепкого здоровья, хотелось бы пожелать всемирно признанному авторитету большей точности в оценках и непредвзятости (и правды) в характеристиках людей и событий, над судьбами которых он размышляет, на что многие справедливо обращали его внимание и ранее. (См. материалы комиссии по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований РАН, «Российская газета», 10 марта 2007 г.) Ведь действительно, те малодостоверные статистические данные, обидные ярлыки и оскорбительные клички, которые изобилуют как в его литературных, так и в нелитературных сочинениях – это попросту безобразие, с наукой несовместимое.
– Ваш любимый художник?
– Зависит от многих составляющих. Может быть, Клод Моне, может быть, Зураб Константинович Церетели, а скорее всего, Юрий Петрович Кугач. Юрий Петрович – не только как великий художник, но и как очень хороший и теплый человек. Впрочем, и хороших людей, и хороших художников много, а вот сочетание этих качеств в природе встречается очень редко.
– Вы занимаетесь благотворительностью?
– Да, но со смешанными чувствами. Потому что по-настоящему помочь многим не можешь, а помогать немногим и дразнить, вводить в грех и обнадеживать остальных – это само по себе плохо. Иногда, быть может, еще хуже, чем никому не помогать. Я здесь раздваиваюсь, попадаю в положение, которое называлось в советский период распылением средств. Понимаю, что нужна системная благотворительность, которой в старину в России занимались земства. Помощь одним и лишения всем остальным – это ведь в высшей степени немилосердно. Считаю, что в борьбе с нищетой толково разработанная система помощи – первое средств ее преодоления. Вместо такой системы – ныне сплошь и рядом одна имитация. В результате помогающие становятся еще богаче, а нуждающиеся в помощи – еще в большей нужде.
– А как вы считаете, благотворительность развращает людей?
– Большей частью она обманывает людей, вводит в заблуждение, обнадеживает и вызывает раздражение. И даже месть. Да, благотворителям мстят. Ведь бедные люди нуждаются не в подачках, они ожидают большего – участия, поддержки, содействия в созидании. Они рассчитывают на то, что благотворители, милосердные и терпеливые, помогут им вырваться из нищеты, состояться. В моем понимании благотворительность – это помочь способному парню поступить в институт, дать работящему человеку работу, устроить больного на лечение, защитить обиженного, восстановить справедливость, то есть реально что-то сделать для человека в том, что может поднять его с колен, стать жизненной почвой. Если человеку вместо этого дают 1000 или даже 10 000 долларов – ему скорее вредят, чем помогают. Деньгами помочь нельзя, помочь можно делом. Денежная благотворительность сродни показной, заслуживающей скорее порицания, чем благословления. При этом особо ценю в благотворителе разборчивость. Прийти на помощь вовремя – это значит спасти человека, помогать без разбору – значит навредить. Я стараюсь находить нуждающихся, а не принимать тех, кто мне навязывается. Я хочу видеть, кому нужно помочь, помогаю, когда убеждаюсь, что моя помощь – во спасение. Если не так, если ты всего лишь отбиваешь номер – грош тебе цена. Словом, нынешней благотворительностью я разочарован, потому что она в большинстве случаев скорее приносит вред, чем пользу. При этом в равной мере и тем, кто помогает, и тем, кому помогают. Толку от нынешней благотворительности мало: настоящая помощь не приходит, облегчения бедным не приносит.
– Что, по-вашему, нужно, чтобы быть успешным и финансово независимым?
– Желание трудиться. Основное – это трудиться, трудиться и еще раз трудиться. Я работу и желание трудиться ставлю намного выше денег. Подлинный успех и счастье в том, когда человек нашел себя в работе, а работа нашла себя в нем. Работа меня и радует, и спасает. Я заведовал кафедрой больше 20 лет и получал очень маленькие деньги, утешал своих коллег, которые получали еще меньше, 100–150 долл, в месяц. Они жаловались, что им не хватает, что они 7–8 часов на ногах в аудитории не выдерживают. И обижались, говорили, что за такие деньги не могут работать, а я им каждый раз говорил: «Мы преподаватели, мы учим, а не зарабатываем деньги».
– А то, что нам за это мало платят, – это другая история.
– Это другая история. И торговаться здесь неуместно. Писать книги, читать лекции или учить и воспитывать людей, лишь бы платили деньги – тогда не надо учить и не надо читать лекции, а надо идти туда, где больше платят. А если ты хочешь читать лекции, то ты читай лекции, а не обижайся, что тебе за это мало заплатили. Подлинное вознаграждение за труд – сам качественно выполненный труд, полученное удовлетворение от того, что ты можешь. Это вроде удовлетворения от взятого в спорте рекорда.
– Сколько дадут – столько дадут…
– Да. Или выбирай другую профессию. Вот я заведовал кафедрой 21 год. Платили мало: 200–300 долл. США в месяц. До этого, в советский период, как профессор, доктор наук получал много – 500 руб., что было равно теперешним 5 тыс. долл. И что же? Работу только из-за этого не стал менять.
– Справедливо ли высказывание, что жизнь – это игра?
– Нет, жизнь – это судьба!
– Что для вас деньги? Какое место они занимают в вашей жизни?
– Ничто. Это одно из самых слабых средств для слабых людей, чтобы состояться. И количество денег, и сами по себе деньги. Для нормального человека это инструмент, такой же, как носки, шляпа, электричка. И не более.
– Как кризис 1998 года повлиял на ваше финансовое положение?
– В 1998 году я уже работал на оплачиваемых должностях и поэтому имел к этому времени определенные сбережения. Кризис как повлиял? Как на всех нормальных россиян – он съел мои сбережения.
– Имеется в виду девальвация?
– Нет, махинации, включая махинации самой тогдашней власти, которые обесценили мои сбережения.
– Есть ли у вас недвижимость за рубежом? Это необходимость или инвестиция?
– Нет. За рубежом есть дочь и внучки, что больше и выше любых инвестиций.
– Если бы вам представилась возможность жить в СССР до глубокой старости, воспользовались бы этим правом?
– Да, безусловно. Я советский человек, я человек коллективной жизни, коллективного разума, коллективных отношений.
