– Кто у тебя поведет людей вниз, на освобождение заложников?
– Я поведу, – ответил Рудаков.
– Разумно ли это, Боря?
– А что, прикажешь вместо себя другого посылать? Там, внизу, будет сложнее всего, а значит, командир должен быть там, иначе он не командир! Только не говори мне, Иван, ничего о тактике ведения боя в горах, где командир должен руководить подчиненными из безопасного, скрытого места. Не для меня это! Все, командир, время идет, мне пора приступать к работе!
– Удачи тебе, Борь!
– Ты уже желал мне это и не раз, но… спасибо и до очередного сеанса связи!
Майор Рудаков отключил связь, приказал первому отделению приготовиться, присоединиться к тросу. Убедившись в выполнении приказа, он сделал отмашку рукой Галушкину.
Прапорщик выстрелил. Часовой на крыше свалился, как подкошенный. Одновременно Рудаков приказал:
– Начали спуск, ребята. Только смотрите, не уроните, не дайте боевому офицеру сгинуть смертью недостойной.
Майора первым быстро и мягко спустили в ущелье, где он, прыгнув в близлежащие кусты, занял позицию прикрытия, направив ствол своей «грозы» на аул.
Через десять минут все первое отделение непосредственного освобождения заложников приземлилось рядом с командиром. Тросы лебедки бесшумно поднялись наверх.
Рудаков сделал паузу перед броском к объекту, чтобы подчиненные, зная задачу по карте, смогли сориентироваться в реальной обстановке. Взглянул на время: 23.56. Еще четыре минуты.
Ровно в ноль часов штурмовое отделение, рассыпавшись в цепь, бросилось к окраине аула, охватывая с юга здание, где в подвале, ни о чем не подозревая, тихо переговариваясь о своем, томились узники. Им было не до сна. Духота подвала и непредсказуемость следующего дня позволяла только ненадолго забыться в тревожной дреме.
Сверху же аул был взят на прицел вторым отделением. Три магазинных гранатомета были заряжены, соответственно, вакуумными, кумулятивными и осколочными зарядами.
Окружив саманную хижину, Рудаков приказал своей пятерке залечь.
Что тут же и было сделано.
Внутри развалюхи, по данным, полученным от наемников снятого поста, должны были находиться двое боевиков охраны.
И снять их нужно было тоже бесшумно. Борис посмотрел на Колбаева. Тот понимающе кивнул, заменив «грозу» на «клин» с глушителем.
ГЛАВА 9
Офицеры поползли к саманному объекту, внутри которого у погасшего костра в углях грелся закопченный кумган – тюрский чайник. Возле него сидели, сложив под собой ноги, два наемника из Таджикистана. Они беспрерывно пили крепкий и ароматный зеленый чай, пополняя чайник из ведра с родниковой водой. Таджики не разговаривали между собой. Обо всем уже было сказано с начала смены. И только звук падения тела на крыше от выстрела снайпера спецназа заставил их посмотреть друг на друга.
– Слышал? – спросил тот, что был постарше, Ходжа.
– Да вроде чего-то латыш наверху уронил! – ответил напарник Насыр.
Ходжа предложил:
– Ты бы сходил, Насыр, посмотрел, чего там прибалт гремит?
– Ай, брат! Тебе это надо? Сверху пост следит за аулом, им, с хребта, все хорошо видно, если бы что…
Договорить наемники не успели.
В проем двери ворвались две фигуры, внешне похожие на инопланетян. Это сходство офицерам спецназа придавали приборы ночного видения. Два бесшумных выстрела двумя девятимиллиметровыми пулями пробили черепа бандитов, заставив упасть. Ходжа своим дергающимся телом и чаем из опрокинутого им кумгана погасил тлеющий костер. Насыра пуля отбросила к стене. Он так и остался сидеть, с раскрытыми от удивления мертвыми глазами и опущенной вниз челюстью и аккуратной дырой в переносице, откуда, огибая нос, на короткую бородку стекал тонкий ручеек алой крови.
Рудаков вызвал старшего лейтенанта Зубова:
– Гена! Что рядом с объектом?
– Тишина, командир! На улице ни души!
– Внимание! Начинаем работу с заложниками!
– Понял, прикрываю.
Наступал ответственный момент. Узники не ожидают освобождения, и предугадать их реакцию на появление спецназа невозможно. Необходимо свести проявление любых эмоций со стороны заложников к минимуму. И выбираться из этого проклятого ущелья быстро и организованно.
Убрав запор с люка, Рудаков сдвинул его в сторону. Взглянул внутрь.
Из подвала на него в крайнем и пока в молчаливом изумлении смотрели восемь пар удивленных глаз невольников. Раздался женский вскрик:
