В 1815–1819 годах аркады появились и на другом берегу Ла-Манша. На Пиккадилли была построена аркада Берлингтон, потом подобные торговые комплексы стали появляться и в других городах, разбогатевших на торговле: в Бордо, Брюсселе, Глазго, Ньюкасле и даже в Санкт-Петербурге, где Пассаж открылся в 1848 году. Размеры, высота и сложность новых аркад повышалась с каждым годом и достигла пика в 1865–1867 годах, когда в Милане была построена галерея Виктора-Эммануила II: двойная аркада имела четыре уровня, а место пересечения венчал величественный стеклянный купол. В 1890 году самая большая аркада мира была построена в американском Кливленде – под 90-метровым стеклянным куполом расположились пять этажей магазинов и контор⁵. В то же время кампания по строительству тротуаров превратила в своеобразные аркады обычные городские улицы. В период с 1838-го по 1870 год в Париже было построено тротуаров больше, чем за все время со времен Римской империи: 181 000 метров в 1849 году из 420 000 метров улиц.

Великий литературный критик и социальный историк начала ХХ века Вальтер Беньямин воспринимал парижские аркады как горнило общества XIX века, особенно во времена консервативной Второй империи 1852–1870 годов, когда промышленное производство, коммерция, потребительский капитализм и репрессивное буржуазное социальное устройство создали современный мир. Для Беньямина демонстрация одежды была центральным элементом представления, поскольку воплощала в себе, с одной стороны, текстильную торговлю, а с другой – промышленную революцию с ее железом и стеклом. Оба элемента обеспечивали материалы и богатство всей системы. Беньямин цитировал слова писателя Оноре де Бальзака, который называл эпоху аркад временем торговли одеждой: «Поэзия витрин поет свои красочные строфы от церкви Мадлен до ворот Сен-Дени»⁶.

Далее Беньямин замечал, что, продлевая часы торговли до глубокой ночи, аркады стали «местом, где впервые появилось газовое освещение»⁷. Новые пространства и связанная с ними деятельность породили новый тип человека: фланера, которого обессмертил поэт Шарль Бодлер. Фланер прогуливался по улицам, рассматривая витрины не в поисках товаров, но в стремлении увидеть новые вещи, новых людей. Фланер отправлялся «на асфальтовые мостовые пополнять свой гербарий», а города-аркады получали «своего летописца и философа». Беньямин считал романы Бальзака и стихи Бодлера первыми произведениями современной литературы. Он почувствовал их борьбу с новым городским пространством постоянного движения – постоянного торгового движения.

В аркадах Беньямин видел апофеоз новой формы модных предметов потребления, которые способствуют распространению капитализма. Маркс назвал это явление «товарным фетишизмом»: отношения между людьми можно перенести на объекты, тем самым поручая им квазимагическую роль. «Результат такого переноса – состояние, в котором социальные отношения переходят в царство фантастики. Фантастика возникает, когда фетишизируемый объект приобретает ценность, не связанную с его материальным существованием. Таким образом, объект начинает вести собственную жизнь»⁸. Фрейд также замечал фетишизацию в новом мире модных товаров: сексуальные желания человека могут быть перенесены на объекты. Подобные взгляды, по мнению Беньямина, прекрасно объясняли, как приобретение товара-фетиша, происходившее преимущественно в аркадах, превратилось в наркотик, порождающий «новый дурманящий сон, охвативший всю Европу». Так в Европе возродилось мистическое мышление, которое модернизм стремился преодолеть. Беньямин отчетливо понимал, что подобная трансформация не была бы возможна без декораций аркад: «сказочной страны» из стекла и металла, где капитализм соединяется с миром мечтаний.

Следом за аркадами появился новый вид торговой архитектуры под той же стеклянной крышей – галереи. Они выросли из традиции бирж или базаров. Если аркады соединяли улицы, сами становясь улицами, то галереи соединяли здания, создавая переходное пространство, подобное площади, но полностью закрытое, имеющее крышу и освещаемое с помощью световой шахты или атриума. В этом пространстве располагались магазины – часто на нескольких уровнях. Галереи или базары обычно строились рядами как связанные между собой внутренние дворы или залы – этот прием также был позаимствован из устройства формальных садов. В период с 1816-го по 1840 год таких галерей, особенно в Лондоне, появилось довольно много. В Лондоне их было 15, в Париже – четыре, в Манчестере – одна⁹. Затем галереи почувствовали себя свободнее. В 1851 году главной достопримечательностью лондонской Всемирной выставки в Гайд-парке стал Хрустальный дворец, построенный Джозефом Пакстоном. Длина огромного стеклянного здания составляла 560 метров, ширина – 125 метров, высота – 33 метра. На строительство ушло 27 500 квадратных метров стекла¹⁰. Хрустальный дворец состоял из двух рядов галерей шириной от 7,5 до 15 метров и центрального нефа шириной 22 метра. В Хрустальный дворец без труда поместились парковые вязы, сразу превратив его в ландшафтный сад. Извилистые дорожки шли между партерными газонами, статуями и фонтанами. На центральном перекрестке был установлен Хрустальный фонтан высотой 8 метров, который еще более усиливал ощущение сада. Площадь дворца составляла 7,7 гектара – в четыре раза больше площади собора Святого Петра в Риме и в шесть раз больше площади собора Святого Павла в Лондоне. В Хрустальном дворце были выставлены 100 000 тщательно подобранных экспонатов – продукты, товары и машины, экспонируемые почти 14 000 участников.

Первый мегамолл пришел к нам прямо из сада. Пакстон родился в 1803 году. Он был седьмым сыном в семье фермера из Бедфордшира. В 15 лет он стал помощником садовника, а затем стал работать в садах Садоводческого общества в Чизвике, где произвел большое впечатление на герцога Девонширского, и тот предложил 20-летнему юноше стать главным садовником своего поместья Четсуорт. Здесь Пакстон смело экспериментировал – строил фонтаны, теплицы и зимние сады. Кульминацией его усилий стала огромная Большая оранжерея, построенная в 1837 году. Оранжерея была 70 метров в длину и 37 метров в ширину. Ее венчала ребристо-бороздчатая система расходящихся тонких балок, поддерживающих стеклянные пластины. Обогрев оранжереи осуществлялся с помощью бойлера, разгонявшего пар по железным трубам. В 1849 году Пакстон сумел добиться цветения экзотической водяной лилии «Королева Виктория», присланной с Амазонки. Это не удавалось даже королевским садовникам из Кью-гарденз. Наблюдая за тем, как лилия поднимается над слишком маленьким для нее 3-метровым бассейном, Пакстон обратил внимание на структуру листа – так ему пришла в голову идея, которая легла в основу потрясающего стеклянного дворца. Первые эскизы он набросал в июне 1850 года, а в мае следующего года Хрустальный дворец уже был построен. За полгода, что шла выставка, дворец посетили шесть миллионов человек со всего мира.

Даже критики Хрустального дворца не могли сдержать завистливого восхищения: «Мы откровенно признаем, что замерли в восхищении перед беспрецедентными внутренними эффектами этого строения… общая легкость и волшебное сверкание, о котором раньше нельзя было и мечтать, и, самое главное… очевидная достоверность и реальность конструкции, которая превосходит самые смелые ожидания. И все же в