– Попробуйте, у вас получится.

– Как-нибудь попробую. О вас мне много рассказывал Иван Дмитриевич, и меня заинтересовал ваш боевой опыт.

– Что ещё он рассказывал обо мне, кроме легенд о кирпичах?

– Что вы коллекционируете печати.

Старый болтун, с досадой подумал Калёнов, не меняя выражения лица. Зачем же такими деликатными подробностями делиться с незнакомым человеком?

Барсов заметил возникшую на лбу собеседника морщинку.

– Не сердитесь на полковника, мы с ним дружим много лет, и то, что он рассказывает, остаётся здесь. – Майор постучал себя пальцем по лбу. – Если честно, ваше хобби меня несколько удивило, люди чаще собирают монеты, марки или книги.

– Каждый по-своему с ума сходит, – пожал плечами Калёнов.

– Это верно, я читал в Сети, что некоторые оригиналы собирают писсуары. Представляете коллекцию?

– Самым первым оригиналом в этом деле был француз Марсель Дюшан.

– Не слышал. И что, много он насобирал?

– Он установил в Нью-Йорке своё произведение под названием «Фонтан» – огромный перевёрнутый писсуар. Кстати, по результатам опроса пятисот европейских арт-критиков, этот «Фонтан» занял первое место в списке произведений искусства, затмив даже полотна Матисса.

Барсов рассмеялся.

– Я почему-то не удивляюсь. Как-то прочитал, что на крупнейших аукционах мира картины Рубенса стоят на порядок дешевле картин Малевича. А произведениями искусства считается даже дерьмо известных шоу-болванов, завёрнутое в золотую фольгу. Представляете, такое «произведение» дарят нашему президенту?

– В том-то всё и дело, что короли, президенты и премьер-министры не дарят друг другу такие подарки. Это для идиотов-коллекционеров дерьмо в фольге представляет реальную ценность.

– Здесь наши оценки сходятся. Но к делу. Иван Дмитриевич говорил, что мы затеваем?

– Намекнул.

– Время у вас есть?

Калёнов хотел повторить фразу Пятачка из мультфильма «Вини-Пух», но передумал, не зная, как отнесётся к шутке Барсов.

– Есть.

– В таком случае давайте обсудим предложение. Разговор строго между нами.

– Слово офицера.

Барсов ощупал лицо Максима Олеговича вспыхивающими ледяным огнём глазами и заговорил…

Домой Калёнов попал к вечеру, завернув по пути в кафе и пообедав в одиночестве. Пока ехал, анализировал полученную от Барсова информацию и размышлял о жизни. Менять устоявшееся положение вещей и свои бытовые установки не хотелось, он уже отвык от работы в команде, какие бы благие намерения ни имели в виду её создатели. Но, во-первых, его просили войти не в опергруппу, а предложили стать консультантом тактических разработок, а во-вторых, шанс помочь Ване Симанчуку и десяткам таких же заблудившихся пацанов приобретал платформу практической реализации. В конце концов он принял решение дать согласие поработать в ГОН Барсова, которому, судя по всему, кто-то дал особые полномочия.

Словно отвечая мыслям Максима Олеговича, зазвонил мобильный.

– Вечер добрый, полковник, – раздался в трубке голос Кучина. – Есть хорошие новости.

– Докладывай.

– Не по телефону, заезжай ко мне, расскажу и покажу.

Калёнов помолчал, преодолевая нежелание ехать куда-то на ночь глядя, и сказал одно слово:

– Жди.

Композиция 8

Яшутин

Настроение было паршивое.

Во-первых, он ничего не добился от начальника Наро-Фоминского управления опеки и попечительства и, по сути, настроил его против себя. Во-вторых, несмотря на благоволение к нему начальника охраны пансионата «Акварели», не приходилось сомневаться, что инцидент в бассейне ещё даст о себе знать, особенно после того, как он подаст заявление в суд. И последнее, о чём думал Яшутин, выезжая на дорогу к Наро-Фоминску, были процедура подачи заявления в суд и дальнейшее развитие событий. По отзывам пользователей Интернета, было известно, что судебный процесс может длиться недели, месяцы и даже годы, причём без особой надежды на успех, а ему дали отпуск всего на несколько дней. Константин явно не мог за такой короткий срок добиться отмены несправедливого постановления и вернуть Зине детей.

Последний довод показался самым убедительным. Уже подъезжая к городу, Константин принял решение.

Приют для детей, оставшихся без попечения родителей, представлял собой на самом деле обыкновенный детский дом, прятавшийся за решетчатым забором в глубине сосново-берёзовой рощицы. Машину на территорию дома не пропустили, и Константин вынужден был оставить её на улице, рядом с воротами заведения, недалеко от висевшего на столбе дорожного знака, запрещавшего парковку.

Приют не имел проходной, но входная дверь на территорию была закрыта на замок, а на раме висел небольшой ящичек домофона.

Константин нажал кнопку.

– Слушаю вас, – раздался женский голос.

– Я бы хотел навестить детей Зинаиды Кириленко, Таню, Любу и Тасика, то есть Тарасика.

– А вы кто?

– Я родной брат матери этих детей, лейтенант Яшутин.

– К сожалению, мы не имеем права пропускать родственников детей и вообще посторонних.

– Я не посторонний, они меня знают и обрадуются, а забрали их незаконно, когда матери не было дома.

– Кого у нас поселяют, тех мы и обслуживаем. Всё равно вам нужно взять разрешение в Управлении опеки.

– Конечно, я так и сделаю, но сначала хочу убедиться, что с ними всё в порядке. Мне дали на службе всего несколько дней… э-э, и надо скоро возвращаться. Да вы не беспокойтесь, я не педофил. Посмотрите моё удостоверение.

– Хорошо, проходите, только ненадолго.

– Как скажете.

Замок щёлкнул.

Константин толкнул решетчатую дверь, прошагал по плиточной дорожке до главного двухэтажного здания приюта. К нему вышли пожилой мужчина в чёрной форме охранника и женщина в синем халате. У неё были жидкие волосы соломенного цвета и усталое лицо.

– Дети сейчас полдничают, – сказала она. – Вам придётся подождать.

– Как скажете, подожду.

– Покажите ваши документы.

– Пожалуйста. – Константин протянул офицерскую книжку с фотографией и надписью «Национальная гвардия Российской Федерации».

– Идёмте.

Его провели по коридору первого этажа, где разносились запахи кухни, и женщина исчезла в столовой. Оттуда выбежала полосатая чёрно-серая кошка, зыркнула на Константина зелёными глазищами, пересекла коридор перед ним, и он невольно подумал, что это не