— Надо же... — поляк презрительно скривился. — Боевой офицер, а на расправу жидковат оказался. Нет, нельзя убрать. Так где ключ?

— Дома, закопан в саду, — я ему назвал адрес нашей конспиративной квартиры. — Но сами вы его не найдете.

— Кто еще кроме вас там живет?

— Никого. Служанка приходящая. Ключ от дверной калитки у вас на столе лежит. От самой квартиры, рядом с ним. Вон тот, с бородками. А вы меня точно отпустите? — я довольно натурально всхлипнул.

— Отпустим, отпустим. Рисуйте схему... — антиквар брезгливо подвинул мне лист бумаги и карандаш.

— Зубами?

Поляк поморщился, поинтересовался у своих людей, обыскивали ли они меня, а потом дал команду снять наручники.

Я демонстративно потер запястья, потом опустил руки вниз и потряс кистями, словно ускоряя приток крови к ним.

Вот тут надо сделать отступление. Я категорически отрицательно отношусь к убийствам. Мало того, считаю, что совершенно непозволительно форшмачить мокрухой свою масть. Да, было дело, случалось резать людей, но убивать своими руками — никогда. Афганистан не в счет, потому что на войне совсем другие правила. Но жизнь такая сука, что иногда приходится наплевать на свои убеждения. В общем, как- то так. Пора...

Я слегка потянул большим пальцем петельку в рукаве. В ладонь немедленно съехал нагревшийся от тепла тела стилет. Звонко щелкнула пружина, выбрасывая лезвие.

И сразу же, не вставая, я загнал его в пах стоявшему за моим левым плечом поляку. А потом, под аккомпанемент истошного визга, с оттяжкой выдернул клинок, вывернул кисть и обратным движением вбил его по самую рукоять во внутреннюю часть бедра второму охраннику.

Опольский вытаращил на меня глаза, вскочил, но тут же, натужно хрипя, осел, потому что после моего пинка тяжелый стол прижал его к стене.

Я сразу же отскочил на шаг, держа стилет наготове. Войтех, коренастый здоровяк с грубым лицом, больше приличествующим портовому грузчику, скорчился на полу в позе эмбриона и тихо монотонно выл, прижимая обе руки к паху. Ни о каком сопротивлении он уже не думал. Яцек, такой же большой, как его товарищ, но с детским, симпатичным лицом, лежал без сознания. Из его бедра толчками выхлестывалась кровь, образовав под парнем порядочную лужу.

— Вот же уроды, мля! — я быстро обыскал их, забрал пистолеты, вооружился одним из них, новеньким «люгером», загнал патрон в патронник, а потом, заметив, что пан Кшиштоф пытается вылезти из-за стола, отправил его в глубокий нокаут, саданув в челюсть носком ботинка.

И едва не пристрелил Игнашевича, ворвавшегося с истошным воплем в погреб с МР-18 наперевес.

— Руки в гору, мать вашу!!! Ой... — он опустил ствол пистолета-пулемета и нервно хихикнул.

— Я смотрю, вы уже сами тут... того-этого...

— Ух, етить... — с восхищением присвистнул Тетюха, спустившийся вслед за эсером. — А могёшь, Владимирович. Могёшь...

Последним в погребе появился Синицын. Он сразу же отправил Игнашевича на пост наверх, а потом поинтересовался у меня:

— Как вы, Георгий Владимирович?

— Нормально... — я внезапно почувствовал, что ноги перестали держать и плюхнулся седалищем на табурет. — Как... как вы меня отыскали?

— Егор Наумыч предупредил, потом мы проследили за машиной. А дальше... — штабс-капитан ткнул пальцем в потолок. — Приняли решение войти в дом, успокоили еще одного и сюда. Но вы уже сами справились. Вот только не пойму, какого пса пшеки так раздухарились?

— Вот это мы сейчас и узнаем... — я тщательно вытер стилет пиджаком одного из охранников, положил его в карман, надел наручники на еще бессознательного польского резидента и с размаху засадил ногой ему в бок. — Вставай, пан Кшиштоф. Нас ждут великие дела.

А вы, ребята, на шмон, то есть обыскивать дом. Все ценное и интересное сюда. Живей, парни, живей. У нас сегодня еще куча дел. И аккуратней, аккуратней, пальчиков не оставляем. Подождите... Вот ключи...

Парни мгновенно умелись исполнять приказание. А я посадил Опольского на стул и присел сам напротив него. Чувствовал себя препаршиво. В воздухе стоял тяжелый запах свежей крови и мочи, вызывавший судорожные рвотные позывы. Голова кружилась, а на душе... на душе творилось такое, что словами не передать. Труп истекшего кровью Яцека и сучивший в предсмертной агонии ногами Войтех настроения не прибавляли.

— Пристрели его... — прохрипел антиквар, с ненавистью уставившись на меня. — Пристрели, не будь курвой...

Я наотмашь двинул поляка рукояткой «люгера» по морде, потом не спеша собрал свои вещи со стола, разложил их по карманам, опять усадил Опольского на стул и тихо поинтересовался:

— Я что, сам к вам в гости напросился, пан Кшиштоф?

— Я совершил ошибку... — поляк говорил, не поднимая головы. — Судя по тому, что в вашей компании господин Синицын, вы и есть тот новый русский резидент. Я угадал? Если бы я знал, то никогда бы не нарушил правила игры и плюнул бы на приказ...

— Чей приказ? Что за приказ?

— Каковы мои шансы?

— Если вы ответите на все мои вопросы, быстрая и легкая смерть. В противном случае сами понимаете. Никто вас не заставлял лезть туда, куда не надо.

Опольский поднял голову и прошептал:

— Я буду говорить...

Разговор с Кшиштофом Опольским получился непродолжительным, но очень содержательным. Если вкратце, он действительно не знал, что я резидент нелегальной контрразведывательной группы Юга России. Хотя все-таки опознал как фон Нотбека во время моего злополучного визита в антикварную лавку. Но лишь потому, что месяц назад ему поступила ориентировка на меня, с указанием подробных примет и задачей изъять у фигуранта ключ с фрагментом номера счета, после чего ликвидировать. Впрочем, такая же ориентировка поступила и на Кетеван, а также на Зиберта. Зиберт на глаза полякам не попался, а вот меня

и княгиню найти все-таки удалось. Больше ничего по делу царских счетов он не знал.

Честно говоря, особых оснований верить поляку у меня не было, мелькнула даже мысль устроить допрос с пристрастием, но стремительно приближалось утро, поэтому пришлось игру закончить.

Пан Кшиштоф просил пистолет с одним патроном, но конечно же никто ему ничего не дал. Такие красивые жесты только в кино бывают. Я бы, например, выпустил эту пулю в кого угодно, но не в себя, а потом хоть трава не расти. Так что поляка просто пристрелили. Кто? Даже не знаю. Я отдал приказ, вышел из подвала, а когда вернулся, все уже было кончено. Подозреваю, что это сделал Тетюха, потому что по каким-то личным причинам он ненавидел поляков едва ли не больше красных.

Обыск в доме тоже оказался весьма