Сделав бойцам знак затаиться, унтерштурмфюрер устроился под раскидистым кустом и, достав восьмикратный бинокль, несколько минут изучал обстановку. Первым делом Вильгельм внимательно осмотрел курящуюся сизым дымом «тридцатьчетверку», похоже, на момент детонации боекомплекта топлива в баках оставалось не слишком много, поэтому за неполный час танк практически догорел. Броня покрыта пятнами обуглившейся краски; зализанная по передним скулам башня стоит косо, из-под погона лениво стелется дым. Мощность внутреннего взрыва оказалась не столь велика, чтоб отбросить ее в сторону – сил хватило лишь на то, чтобы сорвать многотонную железяку с поворотного круга. Вышибленная ударной волной массивная крышка верхнего люка валяется в нескольких метрах. Левая гусеничная лента разорвана, можно даже разглядеть расколотые снарядом траки и свороченный набок каток. Что ж, все ясно: русские то ли сами завязли в грязи, то ли сначала им раскатали гусеницу, после чего расстреляли в упор. Правда, они тоже в стороне не остались, сражаясь до последнего.
Шмидт повел биноклем вправо, разглядывая подбитые немецкие панцеркампфвагены общим числом два. Оттащенная на полсотни метров «четверка» внешне выглядела почти неповрежденной, лишь были сорваны крышки люков, и в лобовом бронелисте чернела пара входных отверстий. У самых гусениц лежало пять накрытых брезентом тел, весь экипаж в полном составе. Легкому «Pz. 38» (t), зачем-то попытавшемуся съехать с дороги в лес, повезло меньше – этот просто превратился в порыжевшую от чудовищного жара груду мертвого металла, над которой торчали дымящиеся обрубки сгоревших ветвей. Возле второго «Pz. IV», того самого, который, вероятно, и добил русский панцер, копошились танкисты; в нескольких десятках метров от него застыл еще один легкий «чех», тоже целехонький.
Ладно, тут все понятно, незачем терять время. Получившего приказ любой ценой догнать большевиков обер-лейтенанта можно понять, он делал то, что считал необходимым и возможным в данной ситуации. Хотя, конечно, мог бы и догадаться, что противник первым делом эвакуирует пленного, оставив танк прикрывать отход. И если бы Леманн просто отправил свободные экипажи в обход через лес, все могло бы получиться совсем иначе. Кстати, любопытно, оставшиеся в прикрытии русские панцерманы так и сгорели вместе со своей машиной? Или все же успели отступить? Наверняка первое: унтерштурмфюрер уже не раз сталкивался с большевиками и пришел к выводу, что эти фанатичные унтерменьши предпочтут умереть, сражаясь до последнего, но не покинуть позицию… Что ж, так даже проще: экипаж «Т-34» – всего четыре человека. Двое остались в танке – один заряжал орудие, второй стрелял, – значит, герра Гудериана конвоирует всего пара бойцов. Пустяки, с этим они справятся без малейших проблем, большевики и пикнуть не успеют. Двое против восьмерых – группы расширенного состава – даже не смешно. И стрелять не придется, голыми руками возьмут. Главное, успеть нагнать, что тоже не проблема: по болоту от преследования особенно быстро не побегаешь…
Вернувшись к камрадам, унтерштурмфюрер коротко обрисовал ситуацию и отдал приказ продолжить движение. Час, максимум полтора – и они догонят беглецов. И пойдут они, разумеется, не по трясине, определят направление движения и обойдут по лесу. Не самое сложное задание, если напрямоту, бывало и похуже. Зато награда за спасение командующего «2. Panzerarmee» может оказаться более чем щедрой!
Впрочем, стоп! Не стоит пока об этом, как говорят русские, нельзя заранее делить шкуру неубитого медведя! Вот когда группа выполнит приказ и благополучно вернется в расположение, увеличившись в числе еще на одного человека, – тогда другое дело. А пока – рано даже думать об этом. Тем более Вильгельм, хоть и не знал этого наверняка, догадывался, что его группа не единственная. Наверняка командование подстраховалось, отправив на поиски и других.
Унтерштурмфюрер СС Шмидт был куда дальновиднее обер-лейтенанта Леманна. Суеверным он тоже не являлся – просто всегда старался трезво оценивать свои силы и силы противника и не принимать скоропалительных решений. Впрочем, в конечном итоге это ему не слишком помогло…
Лейтенант Серышев, район Вязьмы, октябрь 1941 года
Опершись на вырезанную башнером рогатину, выполнявшую роль костыля, Серышев наблюдал, как товарищ, орудуя двухметровой слегой, выуживает из болота потерявшую былой вид генеральскую фуражку. Наконец, старания Анисимова увенчались успехом, и Степан, выжав сочащийся мутной водой головной убор, продемонстрировал добычу командиру:
– Вот, а вы, тарщ лейтенант, говорили, не достану! Жалко ж бросать, трофей, так сказать. Видать, наши обронили, когда уходили. Ну, не утоп же он тут, а?
– Да уж, конечно, не утоп, – буркнул Василий. – Как тут утонешь, когда вода едва до колена доходит. Ладно, пошли дальше, я уж малехо отдохнул.
– Точно отдохнули? Как нога?
– Точнее некуда, – отрезал ротный. – Нормально нога, всего-то царапина. Бери сидор, да двинули.
– Добро. – Степан закинул на плечо лямку вещмешка. Генеральскую фуражку он, поколебавшись, еще раз выжал, заодно сломав пополам лакированный козырек (командир ничего не заметил) и запихнул за поясной ремень. – Потопали дальше.
Они и потопали. Ротный шел налегке, прихрамывая и опираясь на рогатину, башнер следом, со слегой в руке, особой пользы от которой, в общем-то, не было – болото оказалось неглубоким, в самых труднопроходимых местах уровень воды не поднимался выше пояса – и с солдатским сидором за плечами. Противогазные сумки с дисками к сгоревшему вместе с танком ДТ они бросили, наспех замаскировав в ближайших кустах. Можно было и утопить, толку-то от них теперь никакого, но хозяйственному Степану подобное пришлось не по душе. Он еще и в вещмешок парочку закинул, о чем уже начинал потихоньку жалеть: проклятые «блины» при каждом шаге упирались в спину, да и весили немало.
С полчаса танкисты шли не останавливаясь. Болото постепенно осталось позади, теперь вокруг расстилался низменный лес. Во время паводков его, скорее всего, подтапливало, однако сейчас, пока еще не начались затяжные дожди, местность оставалась вполне проходимой. Раненую ногу все чаще дергало болью, но лейтенант, сжав зубы, терпел, прилагая все силы, чтобы товарищ ничего не заметил. Насчет «всего-то царапины» лейтенант, разумеется, приврал, успокаивая башнера, осколок не только пробил мышцу, так еще и застрял где-то внутри, зараза такая. Ничего, перебедует: бедро Степка перевязал, предварительно залив рану йодом и присыпав стрептоцидом, так что нагноения можно не опасаться. Ну… теоретически понятно. Да и какая разница? Главное, до своих живым добраться, а уж там и госпиталь, и все такое прочее. Обидно, конечно, после второго же боя снова на больничной койке оказаться, ну да что поделаешь… В прошлый раз куда хуже было, а сейчас, глядишь, за пару недель оклемается. Главное, чтобы потом, как выпишут, обратно в свою часть отправили. Уж больно мужики у него замечательные, не соврал комдив, когда обещал, что дает ему самый героический в дивизии экипаж!
– Стой, командир, – внезапно негромко произнес Анисимов, переходя на
