Оглядев результат, удовлетворенно хмыкнул:

– Нормалек. Давай, форвертс! Вон туда двигай, герр генерал. Гриша, идешь замыкающим, да оглядываться не забывай, не на прогулке. Все, ушли. – Ободряюще подмигнув торчащему в люке лейтенанту, мехвод легонько подтолкнул пленного в спину. – Пошел.

Более-менее отошедший от недавней контузии Гудериан, смерив русского танкиста презрительным взглядом, гордо задрал подбородок и двинулся в указанном направлении. Выглядел фриц в шинели с витыми золотыми погонами и в ребристом советском танкошлеме весьма экстравагантно, так что первое время Цыганков с трудом сдерживал смех. Генерал-полковника еще немного покачивало, но идти самостоятельно он уже вполне мог. Вот только связанные за спиной руки никак не способствовали устойчивости при путешествии по трясине, пусть даже и не слишком глубокой, всего-то по середину голенища. Когда пленный упал во второй раз, окончательно намочив шинель, вымазавшись в липкой жиже и утопив-таки ценную фуражку, мехвод, досадливо сплюнув, сдернул с генеральских запястий ремень:

– Только не дури, герр генерал, бежать тут некуда, сам видишь. Что, не понял? Ну, мне на твое нихт ферштейн, сам понимаешь, наплевать. А вот по почкам могу и отоварить со всем нашим старанием. Снова не понял? Да и хрен с тобой, форвертс давай, да пошустрее! Шнеллер, как у вас говорится. О, вижу, теперь понял, молодец. Ну и зер гут, так сказать…

General-Oberst выдал в ответ не слишком длинную фразу, однако механик-водитель лишь показал ему увесистый кулак, молча мотнув головой, и пленный безропотно потопал дальше, с трудом выдирая ноги из грязи. Самое смешное, командующий Второй танковой вполне понял сказанное конвоиром. Да и содержание других разговоров в общих чертах не осталось для него секретом: в самом начале тридцатых годов он бывал в русской танковой школе «Кама» неподалеку от города Kazan, где немного изучил язык вероятного, а теперь реального противника. По крайней мере, большинство русских матерных слов Гейнц знал и понимал. Правда, так и не понял, отчего большевики порой называли свою ругань «вторым командным» – вероятно, это была какая-то их национальная шутка. Вот только стоит ли русским об этом знать, Гейнц так и не решил. Скорее всего, пока не стоит… ну, а дальше? Дальше посмотрим, всегда полезно придержать в рукаве козырного туза…

В этот момент позади гулко ухнула танковая пушка. И почти сразу же – еще одна, судя по звуку, поменьше калибром. И еще выстрел, теперь снова из орудия «тридцатьчетверки». Взрывов слышно не было – стреляли бронебойными.

Гудериан оглянулся, останавливаясь, но, наткнувшись на бешеный взгляд большевистского танкиста, торопливо отвернулся: злить конвоира определенно не следовало. Ничего, о том, что он попал в плен, уже знают, значит, скоро подойдет помощь! Конечно, отправлять следом танки – об этом он узнал из переговоров экипажа между собой – было не слишком разумно, но у командования «4. Panzerdivision», видимо, просто не имелось иного выхода: не каждый день в плен попадает целый командующий армией! Впрочем, это и неважно, наверняка на поиски уже брошено несколько разведгрупп. Главное, чтобы они успели выйти на след, прежде чем русские доведут его до линии фронта. Поскольку иначе выйдет даже не tvoju mat, а самый настоящий pizdec…

Угловатый силуэт вражеского танка неторопливо вполз в поле прицела. Лейтенант Серышев прикинул дистанцию – не больше четырех сотен метров, отлично – и подвел марку под срез башни. Главное, не торопиться, поскольку этого нужно спалить с первого, максимум второго выстрела, тогда дорога окажется наглухо запечатанной. Могут, конечно, попытаться обойти, но вряд ли. Следом идет легкая «Прага», у которой просто не хватит силенок повалить растущие вдоль обочин деревья, расчищая себе путь.

Проехав еще несколько метров, немецкий танк неожиданно остановился. Торчащий в командирском люке фриц поднес к лицу бинокль. Все, заметил. Стрелять? Нет, пока рановато…

Несколько секунд немец рассматривал «тридцатьчетверку», затем полез внутрь. С треть минуты ничего не происходило, затем легкий танк неожиданно довернул вправо, с ходу врубившись в густые заросли. Дернулась, взмахнув кроной и опрокидываясь под натиском брони, молодая сосенка. Ага, понятно: машины у немчуры в основном радиофицированы, значит, командир головного панцера все-таки распорядился попробовать обойти засаду лесом. Ну и дурак, коль так, не пробиться легкачу, застрянет, как пить дать. Все, вот теперь пора, незачем и дальше тянуть.

Сапог лейтенанта опустился на педаль спуска, и «Т-34» выстрелил. Промазать Василий не боялся: с такой дистанции и в неподвижную мишень не промахиваются. Подсвеченный донным трассером бронебойный вошел, куда и предполагалось, между смотровым прибором мехвода и пулеметом. Пробил – не пробил? Похоже, пробил: из незадраенного командирского люка пыхнуло сизым дымком, однако боекомплект не взорвался. Да и хрен с ним.

– Готово, – отрапортовал Анисимов, выкидывая наружу стреляную гильзу.

– Понял. – Довернув башню на несколько градусов, Серышев заработал маховичками, наводясь на полускрытый кустарником «Pz. 38», который таки забуксовал, тщетно пытаясь съехать с поваленного дерева, на ствол которого наполз брюхом.

Бум! – противник выстрелил первым, похоже, целясь по ходовой. «Тридцатьчетверка» едва заметно дернулась – фашистский наводчик ухитрился попасть, правда, не совсем туда, куда целил. Тридцатисемимиллиметровый снаряд сорвал смятый вчерашним тараном брызговик надгусеничной полки и, звонко щелкнув по броне, ушел в рикошет.

Ба-бах! – выпущенная в ответ болванка словно фанеру прошила пятнадцатимиллиметровый борт; многочисленные сколы хрупкой чешской брони и сорванные со своих мест крепежные болты мгновенно убили заряжающего и наводчика, а командиру танка оторвало обе ноги. Единственным, кто практически не пострадал, получив в спину всего два случайных осколка, оказался механик-водитель. Однако выбраться из обреченной машины ему не позволил вспыхнувший бензин из перебитого топливопровода.

И в этот момент неожиданно выстрелил вроде бы подбитый «Pz. IV». Кургузый обрубок пушки окутался дымом, и «тридцатьчетверка» снова дернулась, на сей раз куда сильнее. Немецкий снаряд разорвал левую гусеницу, своротив направляющее колесо и повредив первый опорный каток.

«Ходовую бьют, чтобы мы никуда, значит, не делись, – зло подумал лейтенант, слизывая кровь с прокушенной в момент рывка губы. – Не знают, суки, что мы и так никуда не собираемся. А ты, гад, живучий. Ничего, сейчас исправим».

– Готово, – лязгнул затвором Анисимов.

И Василий, аккуратно наведя прицельную марку в лоб вражеского панцера, выстрелил еще раз. На этот раз «четверке» хватило. Войдя буквально в нескольких сантиметрах от места прошлого попадания, бронебойный ударил в боеукладку, поставив финальную точку в жизни несостоявшегося кавалера Рыцарского креста обер-лейтенанта Гюнтера Леманна и двоих его товарищей. Внутренний взрыв оказался не особенно мощным, видимо, рванули не все унитары разом, но экипажу это ничем помочь не могло. А убитым еще первым снарядом механику-водителю и радисту и без того уже давно было все равно.

– Ну чего там, командир? – перезарядив пушку и выбросив наружу отстрелянные гильзы, осведомился