Правофланговый ПТОП тоже держался, несмотря на два выбитых при артобстреле орудия, – мужикам удалось спалить парочку танков и разбить ходовую еще одному, прежде чем замолчала последняя, четвертая, пушка, накрытая прямым попаданием. Оборону поддерживали лишь редеющие с каждой минутой расчеты противотанковых ружей и вооруженные гранатами пехотинцы.
В тот момент, когда фашистские командиры сочли, что им удалось переломить ситуацию, и разделившиеся на две группы танки двинулись в сторону затянутых дымом ПТОПов, намереваясь гусеницами смять последнее сопротивление, им в борт ударили пушки центрального опорного пункта. Хорошо так ударили, прицельно! Хоть контуженный двумя близкими разрывами младлей к этому времени уже ровным счетом ничего не слышал, периодически утирая ладонями струящуюся из ушей и носа кровь, зато прекрасно видел. Четыре выстрела – и четыре застывших на поле танка, как минимум два из которых уже никогда и никуда не поедут. И еще один залп. И еще.
Бойцы Маркушева тоже продолжали вести огонь, благо два орудия еще оставались в строю. Не слишком прицельно, поскольку у одного давным-давно разбило панораму, и стрелять приходилось прямой наводкой, а у другого убило наводчика, и к прицелу встал заряжающий. Но пару последних сожженных танков записали на свой счет именно они.
И немцы не выдержали, уцелевшие панцеркампвагены общим числом пять единиц развернулись и на полной скорости рванули в обратном направлении, уже традиционно позабыв про свое прикрытие, которое, трезво оценив ситуацию и собственные шансы, где группами, где поодиночке, двинуло следом, по возможности пытаясь эвакуировать хоть кого-то из раненых камрадов. Как ни странно, в спину им практически не стреляли, позволяя пехотинцам уйти…
Опустив бинокль, один из окуляров которого был забит глиной, чего младший лейтенант просто не замечал, Маркушев тяжело сполз по стенке капонира и вытянул подрагивающие от внезапно накатившей слабости ноги. Напрочь промокшая от дождя и пота гимнастерка липла к спине, но обращать внимание на подобные мелочи у младшего лейтенанта просто не осталось сил. Ставшим уже почти привычным движением Андрей утер – точнее, размазал по щекам – смешанную с грязью и копотью кровь. С удивлением оглядев бурые ладони, зачем-то попытался отереть их о галифе. Безрезультатно, разумеется. И негромко, как ему казалось, спросил у сидящего на станине покосившейся сорокапятки Бобышева, у ног которого лежал один из пяти последних унитаров:
– Ну что, Вань, похоже, отбились?
На самом деле эти слова он прокричал, поскольку абсолютно ничего не слышал. Впрочем, и крика тоже не вышло – какой-то сиплый хрип, вырывающийся сквозь сорванное горло.
Заряжающий развел руками и похлопал ладонью по уху: его тоже контузило, как и всех остальных уцелевших артиллеристов, которых насчитывалась едва половина от штатного состава расчета. Второй рукой Иван старался особо не двигать: уже под самый конец боя зацепило осколком.
– Ничего, Вань, ничего. Если комполка не обманул, сейчас фрицам всыплют по полной программе. А ежели нет, значит, наоборот, ихние гаубицы нас с землей перемешают, поди пристрелялись уж. А слух-то ничего, вернется…
Но командир 90-го артполка 19-й стрелковой дивизии не обманул своих бойцов.
Не прошло и нескольких минут, как по скопившимся на дороге остаткам танковой группы и по обозначившим себя немецким артпозициям прицельно ударили крупнокалиберные орудия 103-го гаубичного полка…
Глава 7
Район Вязьмы, октябрь 1941 года
Поступающая с передовой информация Кобрину почти нравилась. Пока все шло более-менее неплохо – немецкое наступление удавалось сдерживать практически на всех направлениях, и на основных, где противнику еще до появления Сергея в этом времени была приготовлена горячая встреча, и на второстепенных. Тех самых, информацию о которых он принес с собой из будущего. И которыми сейчас занимались в основном танкисты, сами того не ведая выгадывавшие драгоценное время для развертывания боевых частей второго эшелона. Судя по немецким потерям в живой силе и технике, достаточно успешно. Еще пара дней боев – и фрицы вынуждены будут признать, что их очередной блицкриг благополучно приказал долго жить. А позиционных боев они не выдержат, поскольку к подобному попросту не готовы, потерять темп наступления для них уже равносильно проигрышу, особенно в условиях все ухудшающейся погоды. Пока большинство дорог еще оставалось проходимыми для немецкой техники, но только пока. Зарядившие на неделе дожди вскоре только усилятся – в этом Сергей, в отличие от местных метеорологов, был твердо убежден. И потому старался планировать свои действия в соответствии с этим знанием. Поскольку большая часть остальной принесенной из будущего информации уже не представляла существенной ценности: история изменилась, и изменилась достаточно сильно… и окончательно.
Вот взять хотя бы его несколько нештатное появление в этом времени: ведь кураторы «Тренажера» совершенно точно не могли отправить его под немецкие бомбы. Да и не отправляли, разумеется. И какой отсюда вывод? Да только один, если задуматься, они попросту и сами понятия не имели, что все произойдет именно так. Почему не имели? Тоже ни разу не секрет: просто не знали, что последовательность исторических событий изменилась, пойдя не так, как планировалось. Точнее, как было записано – или как там правильно говорить? Загружено? – в базах данных компьютера, занимающегося расчетом точки ассоциации донора с реципиентом. Ну, не было в той, ПРОШЛОЙ, версии истории атаки немецких пикирующих бомбардировщиков на штаб 24-й армии десятого октября – и все тут! А если и была, то произошла совсем в иное время. Хоть на час, хоть на день, но в иное.
К слову, когда его сбросило с кровати ударной волной, Кобрин был уверен, что следует ждать экстренной эвакуации, чего, к счастью, не произошло. И чему он, если честно, был только рад, ведь ничего катастрофического не произошло, подумаешь, по башке получил и ногу порезал! Не окажись он командармом, на подобную мелочь никто бы и вовсе внимания не обратил – война на дворе. Йодом полили, стрептоцидом каким-нибудь присыпали, перевязали – и вперед, фрицев бить. А потом? Потом у Сергея просто не было времени поразмышлять над произошедшим…
– О чем задумался, товарищ генерал? – Зашедший в комнату с котелком в руках Зыкин ногой закрыл за собой дверь. – Ты гляди, за все эти дни чуть не впервые тебя в гордом одиночестве наблюдаю, аж непривычно как-то.
– Здорово, Вить! – Кобрин вполне искренне обрадовался появлению товарища, так уж получается – единственного в этом времени, с кем ему не нужно было притворяться. – Чего принес?
– Жрать тебе принес, – буркнул особист. – Поскольку доверенные товарищи на ушко нашептали, что некий товарищ генерал-майор снова не ужинал. Чем подрывает боеспособность
