– Ну, я примерно так и думал. – Командарм опустился на стоящую в углу штабного помещения койку, застеленную солдатской шинелью, и с натугой стянул сапог с раненой ноги. Размотал портянку и, пошевелив пальцами, пожаловался товарищу:

– Каждый день повязку меняют, а все равно болит, зараза. Вить, там в соседней комнате место есть, можешь смело занимать. Обстановка, сам видишь, спартанская, но жить можно. Как там, твоего сержанта нормально разместили?

– Да, спасибо, он в особотделе переночует. Пока ты совещание заканчивал, я тоже туда сходил, представился да с товарищами познакомился. Нормально все, покормили даже.

Зыкин замялся, не решаясь задать последний из волновавших его вопросов.

– Слушай, я вот еще чего хотел спросить…

– Вить. – Кобрин криво ухмыльнулся. – Ну что ты ломаешься, словно барышня на первом свидании? Ответ «да».

– Точно? – Лицо лейтенанта просияло.

– Да, Витя, точно. Если меня не эвакуируют, я встречусь с твоим начальством. Угадал, ты про это спросить собирался?

– Так точно! – автоматически кивнул тот. – А если…

– Ты же знаешь, я – как и любой из моих товарищей – не в состоянии сопротивляться этому. Если ТАМ захотят – меня все равно отсюда в любой момент выдернут. И останется на моем месте очередной потерявший память командир. А вот если нет – полетим в Москву. Но мое условие ты помнишь: что бы ни случилось, воевать мне не мешать! Приказ твоего начальства – это одно, а безопасность столицы – совсем другое, думаю, сам понимаешь. Все, товарищ лейтенант, иди уже, это я тебе исключительно как старший по званию приказываю. Спокойной ночи…

Глава 5

Лейтенант Серышев, район Вязьмы, октябрь 1941 года

Высунувшись из башни, лейтенант Серышев вопросительно кивнул мехводу, оттиравшему ветошью измазанные тавотом руки. Стоящий рядом заряжающий держал наготове помятое ведро с водой и ополовиненный кусок серого хозяйственного мыла.

– Витя, ну чего там, машина в порядке? Поедем? Нужно наших догонять, через пару часов темнеть начнет.

– А куда денемся, командир, ясное дело, и поедем, и догоним. – Забросив подальше в кусты окончательно потерявшую былой вид тряпку, Цыганков подставил товарищу сложенные лодочкой ладони: – Лей, Степа, только помалеху, чтобы хватило, больно уж я извазюкался. Иначе тебе же и придется снова к ручью бежать.

– Да хватит, тарщ сержант, отмоетесь. Держите мыло. А нужно, так и сбегаю, тяжело мне разве?

– Добро. – Перекинув ноги через закраину люка, Василий спрыгнул на крышу МТО и уже оттуда спустился на землю.

Взгляд едва ли не против воли зацепился за обрамленную содранной краской свежую отметину на башне – след ушедшей в рикошет вражеской болванки. Память тут же подсказала, что совсем недавно, в августе, нечто подобное в его жизни уже было – там, под Лугой. В тот раз броня не выдержала – танкист до сих пор помнил отозвавшийся в ушах резкий звук, которого не смог заглушить даже наглухо застегнутый шлемофон, и короткую боль в пробитом крохотным осколком плече. И перевитый дымными клубами сгоревшего кордита лучик света, пробившийся сквозь узкую щель разорванного металла[18]. Сегодня броня не поддалась, так что все ограничилось просто звонким ударом, даже не замеченным в горячке боя. Твою мать, а ведь фашистский снаряд снова влепился аккурат напротив его места! Правда, «тридцатьчетверка» – вовсе не легкобронированный БТ, ему не то что чешская тридцатисемимиллиметровка не опасна, а даже, вон, полновесные немецкие семьдесят пять мэмэ, но все равно как-то неприятно…

Серышев сморгнул, усилием воли отгоняя нежданно нахлынувшие воспоминания о первом в его жизни бое, в результате которого он оказался в госпитале с тяжелой контузией и несколькими сломанными ударом казенника свороченной вражеским снарядом пушки ребрами. Второй раз сразиться с гитлеровцами ему довелось только сегодняшним утром. Не одному, понятно, а вместе с новым экипажем, как и он сам, недавно вернувшимся из госпиталя, куда ребята угодили после боев под Смоленском в том же самом августе. Судя по рассказам, мужикам тоже неслабо досталось, но все же куда меньше, чем их командиру, комбригу Сенину. Которого, насколько понял Серышев, ввиду особой тяжести ранения перевели из обычного госпиталя в какой-то специальный, для тех, кто нуждался в долгой реабилитации и прочем восстановлении, и расположенный чуть ли не в самой Москве. С другой стороны, оно и понятно – подполковник все-таки, целый командир бригады!

С ребятами Василий сошелся легко, хоть до сих пор порой и испытывал определенную робость. А как иначе? Мехвод Цыганков еще на Финской воевать начал, а башнер с радиотелефонистом-пулеметчиком на Хасане и Халхин-Голе отметились. Ну, а этим летом – уже под Смоленском. Опытные вояки, ветераны, можно сказать, – не то что он, всего-то один бой прошедший. Правда, фрицев – как называли гитлеровцев его новые товарищи – он тогда тоже намолотил порядочно. Да и орден Красной Звезды за бои под Ивановским имел, в случае чего не стыдно, вроде бы невзначай, и комбез расстегнуть. Награду вручили еще в госпитале, перед самой выпиской, а вот очередное звание присвоили уже в части, где он сразу получил под командование роту «Т-34».

В принципе, он бы и на родные БТ с двадцать шестыми согласился, благо в штате дивизии этих машин имелось достаточно, однако комдив решил иначе. Мол, воевал? Воевал. Немцев бил? Бил. Награду от командования имеешь? Имеешь, причем не медаль, а полноценный орден. Вот и прекращай в собственных силах сомневаться и получай под командование новые машины, поскольку обстрелянные экипажи у меня имеются, а вот с опытными командирами куда хуже. А чтоб меньше мандражировал и дурью маялся, получишь самый героический в дивизии экипаж, бойцов комбрига Сенина, который под Смоленском таких люлей немцу всыпал, что любо-дорого вспомнить. Говорят, если б не его бригада, то фашисты Смоленск еще в августе взяли, а вовсе не в сентябре! Так что цени доверие командования, лейтенант! Чего не умеешь – научат, что не знаешь – подскажут, да и вообще присмотрят.

Новые танки Серышеву, собственно говоря, сразу понравились. Конечно, эти машины тоже нельзя было назвать идеальными, но в сравнении с привычной бэтэшкой, пусть даже и дизельной – просто небо и земля. Да и немцы во встречном бою практически ничего не могли им противопоставить – по броневой защите, мощности двигателя, вооружению и проходимости «тридцатьчетверки» намного превосходили любой вражеский панцер, даже «тройки» и «четверки» последних модификаций. В чем лейтенант сегодня и получил возможность убедиться лично, когда 105-ю танковую дивизию подняли по боевой тревоге.

Согласно полученному приказу, второй роте первого батальона, которую и возглавлял Серышев, предстояло совершить недолгий марш-бросок на юго-запад, где подыскать место для засады, замаскироваться и ждать дальнейших распоряжений, благо командирская «тридцатьчетверка» была радиофицированной, как и машины взводных. Аналогичный приказ получил и