Бросив на скомканный бланк радиограммы еще один мрачный взгляд, генерал-лейтенант протянул руку к трубке полевого телефона. Пожалуй, нужно срочно переговорить с Гейнцем, причем лично. Конечно, Гудериан сейчас достаточно далеко отсюда, километрах в двадцати, но Вальтеру вовсе не обязательно все время торчать на передовой, дивизия, несмотря на потерянный темп наступления и серьезные потери, работает, как прекрасно отлаженный механизм. А доверять содержание разговора телефонной линии или даже радиосвязи он не хотел. Прошедший Великую войну и получивший на ней капитанский чин, два железных креста и несколько ранений Модель сейчас с особой остротой ощущал, что что-то идет не так. Очень сильно не так. И вовсе не хотел оставаться крайним…

Да, стоит отдать приказ приготовить машину и сопровождение, до утра вполне можно успеть обернуться. Но выезжать нужно немедленно, все-таки два десятка километров по этому ужасающему грязному месиву, изрытому глубокими колеями, которое большевики ухитряются искренне считать «грунтовыми дорогами», это совсем не шутка…

Разумеется, генерал-лейтенанту было невдомек, что поездка в штаб «2. Panzerarmee» окажется последней в его жизни. И ему уже не придется ни застрелиться весной сорок пятого, ни попасть в материалы Нюрнбергского процесса в качестве одного из самых жестоких по отношению к мирному населению СССР нацистских военачальников, проводивших тактику выжженной земли и чудовищные массовые расправы над гражданским населением и военнопленными.

Заслуги Кобрина в этом не окажется. История все стремительнее и стремительнее менялась и без его участия, хоть он и оказался одним из тех, кто запустил этот процесс. Модель погибнет вовсе не в танковом бою, а сегодняшней ночью будет в клочья разорван пятидесятикилограммовой авиабомбой, сброшенной легким ночным бомбардировщиком – одной из тех самых «тихоходных этажерок», о которых он только что размышлял…

Интерлюдия

Лейтенант ГБ Виктор Зыкин, район Вязьмы, октябрь 1941 года

До штаба 24-й армии видавшая виды «эмка» доехала, прямо скажем, на честном слове. По дороге лейтенант Зыкин несколько раз был практически уверен, что машину придется бросать, подыскивая подходящую замену, благо с его нынешними полномочиями подобное не составляло ни малейшей проблемы, но повезло. Добрались-таки. Правда, когда автомобиль остановился возле пропускного пункта и сидящий за рулем сержант, обернувшись, развел руками, Витька понял, что на сей раз – все. Теперь уже точно и навсегда. Отъездилась. С другой стороны, чему удивляться? За эти дни они неслабо поколесили по прифронтовым дорогам, которые куда правильнее было бы называть исключительно «направлениями». Почему «поколесили»? Исключительно во исполнение полученного еще в столице приказа: не ставя никого заранее в известность, объездить штабы находящихся на острие немецкого удара армий с целью выяснения, не произошло ли в ближайшие дни с их командующими чего-либо необычного. Впрочем, Витька-то прекрасно понимал, что именно скрывается под этой расплывчатой формулировкой. «Необычное» – это, предположим, ежели командарм внезапно сознание там потерял или говорить да вести себя стал как-то иначе.

Но ничего подобного в первые дни «инспекции» не отмечалось, так что вымотавшийся до крайнего предела Зыкин уже собирался запросить разрешение на возвращение, поскольку особого смысла и дальше нарезать круги по ближним тылам, почем зря тратя драгоценный бензин, не видел. Особенно после начала немецкого наступления, когда в воздухе снова появились знакомые еще по летним боям фрицевские самолеты и они с водителем дважды попали под авианалет. Сперва, когда следовали в составе армейской колонны, налетели пикировщики, а затем за одиночной машиной увязался находящийся в свободном поиске «сто девятый». Правда, гансам оба раза не повезло. На помощь атакованной колонне практически сразу прилетели советские истребители, чей аэродром по счастливой случайности находился буквально в нескольких километрах, поэтому подлет вражеских бомберов загодя засекли воздушные наблюдатели, решившие, что те прилетели по их душу. В итоге немцы потеряли три самолета и, неприцельно вывалив в чистом поле остаток бомб, торопливо убрались восвояси, благо их никто не преследовал. Ну, а от «худого» удалось оторваться, свернув с дороги под деревья, так что отделались легким испугом, парой дырок в крыше и капоте да выбитым боковым стеклом. Последнее оказалось самым неприятным: в машине и до того было не шибко тепло, а теперь и вовсе задувало, мама не горюй…

Но в этот же день неожиданно пришло сообщение от дивкомиссара 24-й, заверенное начальником особого отдела. Не самому Зыкину, понятно, пришло, а было передано из Центра во время вечернего сеанса связи с пометкой «Срочно, обратить особое внимание». Мол, генерал-майор Ракутин изменил первоначальные – и утвержденные на уровне фронта! – планы. И решил воевать как-то по-другому, объясняя это чуть ли не тем, что его во время немецкой бомбежки упавшим бревном контузило. Никак то есть не объясняя. Бред, конечно, но разобраться стоило. Или все-таки не бред?..

Распахнув тоскливо скрипнувшую дверцу, Зыкин выбрался из салона надоевшей хуже горькой редьки автомашины и сильно, до хруста, потянулся.

Подскочивший боец с винтовкой, разглядев петлицы, вытянулся по стойке смирно:

– Товарищ лейтенант государственной…

– Отставить. Где штаб армии расположился, знаешь?

– Есть отставить. Так точно, знаю. Только, прощения просим, документы предъявите, пожалуйста! – Отступив на пару шагов, красноармеец перехватил трехлинейку за цевье.

Зыкин боковым взглядом отметил в стороне второго патрульного, на сей раз вооруженного «ППШ-41», грамотно страховавшего товарища. Смотри-ка, как у них тут все серьезно…

– Разумеется. – Виктор предъявил удостоверение в раскрытом виде.

Подсвечивая фонариком – осенние сумерки уже вступили в свои права, да и затянутое низкими свинцовыми тучами небо тоже особого света не добавляло, – караульный несколько секунд вчитывался, затем быстро мазнул лучом по Витькиному лицу, сличая фотографию с оригиналом, и удовлетворенно кивнул:

– Спасибо, тарщ лейтенант, все в порядке. А насчет штаба – вас сейчас проводят. Васька, телефонируй, пусть сопровождающего пришлют. Вы на машине поедете, тарщ лейтенант государственной безопасности?

– Поехал бы, да сдохла машина. Звоните уж поскорее, некогда мне тут торчать!

– Сейчас!

Названный Васькой боец закинул за спину автомат и скрылся за приткнувшимся на обочине стареньким «БА-20», откуда раздался знакомый звук накручиваемой ручки полевого телефона, похоже, установленного на водительской подножке. О чем именно он докладывал, Зыкин не слышал, отойдя в сторону.

– Все в порядке, товарищ командир! – доложил караульный в ответ на кивок товарища. – Сейчас вас проводют. Вы уж извините, но товарищ генерал-майор именно так и распорядился: пропускать только после предъявления документов и с провожатым. Почему – не знаю, виноват.

– Правильно распорядился, – согласился Виктор. – Долго ждать-то?

– Да нет, пару минут. Тут недалеко, даже и покурить не успеете.

– Добро. – Не закрывая дверцы, Зыкин устало опустился на продавленное сиденье «эмки». Интересно, это ошибка – или именно то, что они ищут? Точнее, тот? Товарищ наркомвнудел ему однозначно указывал, что Кобрин обязательно окажется где-то в районе Вязьмы,