Таким образом, в первые месяцы 1768 года король несколько раз встречается с Жанной, похоже, что он проводил с ней и ночи.

После смерти королевы, когда двор переехал в Компьен, Жанна каждый день в полночь навещала короля, ее доставляли в портшезе с занавешенными окошками, который сопровождали два лакея в ливреях. Хотя она жила в городе, сохранить анонимность оказалось трудно. Людовик ХV почувствовал, что уже не сможет обходиться без этой чаровницы и, не мудрствуя лукаво, принял решение сделать ее своей официальной любовницей. Он весьма наивно полагал, что встретил женщину, не принадлежавшую ни к одной из придворных клик. Когда верный Лебель, считавший Жанну проходящим увлечением монарха, сделал несколько нелестных замечаний по поводу этой дамы и признался, что та вовсе не является замужней аристократкой, но живет во грехе с известным сводником Дюбарри, камердинер получил знатную выволочку от короля, даже пригрозившего ему каминными щипцами. Разгневанный Людовик настолько вышел из себя, что заорал:

– Значит, надо поскорее выдать ее замуж!

Потрясенный до глубины души камердинер, будучи человеком некрепкого здоровья, вскоре скончался от сердечного приступа. Для Людовика ХV эта потеря прошла незамеченной, поскольку ум его был занят совершенно иными проблемами.

Простолюдинка во дворянстве

Вопрос представления Жанны ко двору оказался не столь прост. Официальная любовница короля получала в свое распоряжение неслыханные привилегии: апартаменты во всех королевских дворцах, право въезжать в карете в резиденцию короля, место подле короля в церкви (подобной чести удостаивались лишь члены королевской семьи, герцоги и иностранные принцы, испанские гранды и кардиналы), а также собственный цивильный лист. Людовик ХV был чрезвычайно щепетилен в отношении соблюдения этикета. Для допуска в Версаль, в окружение монарха было необходимо засвидетельствовать либо свою благонадежность, либо наличие голубой крови. В родовые книги, эти в буквальном смысле священные скрижали, которые вели официальные знатоки генеалогии королевства, заносились лишь те, кто мог предъявить подкрепленную документами дворянскую родословную. Начало ей должно было быть положено не позднее чем в 1400 году. Эти церберы, радевшие за чистоту происхождения людей, окружавших короля, сначала г-н Клеранбо, затем Шерен, проявили себя самыми неумолимыми цензорами. Они безжалостно отвергали подозрительные титулы, что все-таки ограничивало количество придворных. Безусловно, король лично мог даровать необходимое разрешение, как это было, например, в случае мадам де Помпадур.

Хотя в городе Жан-Батист и его сожительница были известны под именем графа и графини Дюбарри, при дворе новая фаворитка появиться в таком качестве не могла. Она должна была быть замужней женщиной с безупречной родословной человека, давшего супруге свое имя и набросившего покров забвения на ее прошлое. Двор жесток, и его обитатели всегда были готовы подставить ножку чужаку, пытавшемуся внедриться в их общество. За роскошью, изяществом манер и обхождения, утонченностью атмосферы общения крылись самые низменные инстинкты и интересы. Каждый мечтал о неудаче соседа, прикрываясь милейшими улыбками. Король-Солнце своим авторитетом превратил придворных в простую дворню. Его воля была для них законом. Нерешительный, раздираемый комплексами, немногословный Людовик ХV предпочитал жить отчужденно от двора. В результате придворные интриги никогда не расцветали столь пышным цветом, как в эпоху его правления. Пример возвышения мадам де Помпадур и герцога де Шуазёля наглядно показал: нет ничего неосуществимого, вполне можно посредством интриг и в один миг заполучить значительную власть. Шла безжалостная грызня за милости министров и фаворитов, и личность, осмелившаяся заявить свои права за место под солнцем, подлежала беспощадному уничтожению.

Прощелыга сам был не прочь повести Жанну под венец, однако он уже давно был скован цепями Гименея, а двоеженство в ту пору считалось тяжким преступлением, грозившим либо повешением, либо колесованием. Но отягощенный долгами и дурной репутацией Жан-Батист не желал упустить вознаграждение, полагавшееся ему за «лакомый кусочек», ясно осознавая, что его собственное появление при дворе невозможно. Посторонний же в качестве мужа для Жанны самолично воспользуется всеми выгодами своего положения. И тут его осенила гениальная мысль: в родном Левиньяке все еще влачил холостяцкое существование его младший брат Гийом, тридцати шести лет от роду. Еще в четырнадцать лет он вступил в армию и вел жизнь ничем не выдающегося вояки, невежественного, неотесанного, охочего до низменных удовольствий. В 1750 году судьба уготовила ему назначение на Антильские острова, где он в чине лейтенанта командовал отправленными туда воинскими частями. В Сан-Доминго офицер дослужился до капитанского чина, но заболел лихорадкой и был вынужден в 1758 году уволиться из армии. Гийому не оставалось ничего другого, как возвратиться в родные пенаты. В Левиньяке он вел унылое существование под крышей отчего дома, целыми днями охотясь с легавой собакой в полях, дабы добытая дичь смогла как-то разнообразить жалкое меню полунищей семьи. Неуклюжий, приземистый, плохого телосложения, ограниченный и готовый за деньги жениться хоть на скотнице, этот братец Прощелыги, тем не менее, не был чужд галантных приключений уровня, соответствовавшего ничтожности его доходов, и время от времени направлялся на их поиски в Тулузу.

Для него стало полной неожиданностью письмо брата, который срочно вызывал его в Париж «по делу, в котором на карте стояла его судьба». К письму прилагалась кругленькая сумма денег. Гийом был обязан привезти с собой доверенность от мадам Дюбарри-матери, здоровье которой не позволяло ей пускаться в столь дальний путь. Старушка оформила требуемую бумагу у нотариуса 15 июля 1768 года, доверяя «господину Грюэлю, торговцу с улицы Руль, полномочия дать согласие на заключение какого бы то ни было брака при условии, что оный получит брачное благословение в соответствии с церковными правилами». Престарелая дама осознавала, что этот супружеский союз, задуманный старшим сыном, сулил Гийому-неудачнику немалые выгоды.

Жан-Батист рьяно взялся за подготовку брачного контракта и всех документов, необходимых для венчания. Невзирая на то, что он давным-давно оставил адвокатскую практику, видно, основы крючкотворства были им усвоены весьма досконально. Контракт, несмотря на некоторые странные пункты, с правовой точки зрения составлен так, что придраться к нему трудно. В противоположность принятым в Париже обычаям, у супружеской четы не будет никакой общности имущества. Будущей жене надлежит единолично управлять имуществом, принадлежавшим ей или могущим принадлежать ей в будущем (!), как будто уже предусматривается быстрое приобретение состояния, совершенно не зависящее от действий мужа. Что еще более удивительно, невеста утверждает, что является собственницей драгоценностей и мебели на сумму более тридцати тысяч ливров (примерно ста тысяч нынешних евро), источником происхождения которых являются ее «заработки и сбережения», и это у девушки, предположительно