"О, конечно", — ответил отец; — "И я благодарен за то, что ты делаешь. В то же время, я надеюсь, что ты ошибаешься."

''Никто не мог надеяться на это больше, чем я", — ответил сын.

Все это время, пока Ланни развлекался в светском берлинском обществе, в его душе звучал голос: "Труди! Труди!" По отношению к ней он был в таком же положении, как и она была по отношению к своему бывшему мужу. Она пережила еще четыре года горя и разочарования, ничего не делая, а только ждала и боялась худшего. В конце концов, Ланни удалось убедить ее, что если Люди был бы жив, он наверняка бы нашел способ дать ей знать об этом. Но Ланни был уверен, что Труди не сделала бы такую попытку. Она никогда не назвала бы его имя, не говоря уже о том, чтобы доверить его бумаге. Он должен считать ее мертвой. Одной из многих тысяч жертв тайной войны с нацизмом, частью этой вековой войны за свободу, которая уже продолжается с тех пор, когда пробудилась душа человека и почувствовала себя в рабстве.

Сто раз Труди говорила ему: "Это должно произойти, и когда это произойдет, забудь меня и продолжай дальше делать свою работу." Вот он, пытается выяснить, что Гитлер собирался делать с Штубендорфом, Коридором, Австрией и Чехословакией. Кто из них будет первым и как скоро, будут ли они сопротивляться, и какие действия предпримут Англия и Франция? В ходе этой работы Ланни должен встречаться с ведущими нацистами, есть их вкусную пищу, пить их отборные вина, и никогда не убирать свою приятную улыбку. Когда совесть начнет его грызть, он скажет: "Меня развращают". Когда он обнаружит, что наслаждается дружбой с Der Dicke или пикированием остроумием с рейхсминистром доктором Геббельсом, он почувствует себя не в своей тарелке и накажет себя проездом до дома мимо тюрьмы на площади Александерплац, где он навещал Йоханнеса Робина, или мимо Колумбус Хауса, где сам провёл какое-то время в заключении.

Держат ли они Труди в одном из этих мест? Или же они привезли ее в Германию только для того, чтобы убить? Монк настаивал на этом последнем варианте и предупредил Ланни, чтобы тот не тратил зря свою энергию. Конечно, если Ланни всерьез верил в духов, он мог бы продолжать с этими экспериментами и не заниматься взломами чужой собственности! Теперь, когда муж пришел домой с Abend, он подготовит себя ко сну, погасит свет, и будет лежать в темноте и тишине. Он настроит свои мысли и скажет: "Теперь, Труди". Он будет ждать и наблюдать, концентрируя все свои мысли на нее, говоря без слов: "Я хочу знать, где ты находишься". Но никогда не раздастся ни один голос, и ни одна фигура не появятся у его кровати. Темнота и тишина в его душе, а также в его комнате.

Робби Бэдд отправился домой. Он проведёт Рождество на пароходе. Курт прибыл в Берлин по пути в Штубендорф и позвонил Ланни в гостиницу, приглашая его ехать вместе. Но Ланни отказался, он уже встретил графа Штубендорфа в Берлине, и у него больше не осталось никаких сентиментальных чувств по поводу замка или семьи Мейснеров. Все они были немцами, готовились к войне и были полны гнева и фальшивой нацистской пропагандой.

Генрих позвонил по телефону и сказал: "Наш большой друг примет Вас в ближайшее время, но сегодня не очень хороший день, случилось что-то плохое, и он раздражен". Ланни знал, что по такому поводу лучше не задавать вопросы по телефону. Сдержал свое обещание и позвонил по телефону Хильде княгине фон Доннерштайн, который воскликнула: "Ggroßartig! Меня просто распирает новостями. Вы придете к чаю?" Он прибыл в белый мраморный дворец и обнаружил, что его хозяйка к чаю не пригласила никого другого. Она была матерью троих детей, но была еще молода. Цвет ее лица блекнул. И она восполняла его косметикой в большем количестве, чем Ланни считал привлекательным. Она была высокой и тонкой для немецкой женщины, с нервным и рассеянным поведением. Она некоторое время будет говорить без умолку, а потом вдруг остановится и начнёт новую тему. Ее речь была на девяносто процентов на английском и десять процентов на немецком, или наоборот, в зависимости от того, что предпочтёшь. Ланни знал, что, несмотря на ее высокое социальное положение, она не была счастлива. Он подозревал, что ее брак с мужчиной старше её на целое поколение, чем она сама, успеха не имел. Тем не менее, она была горда и говорила только о проблемах других людей. Что устраивало Ланни, который встречал достаточное количество несчастных в замужестве дам, и научился многим трюкам держать себя от них подальше.

Как Розмэри, Хильде должна была знать о своей приятельнице Ирме, и почему она и Ланни разошлись. Он должен был дать ей что-то взамен за то, что он хотел. Так он объяснил разницу между своим темпераментом и Ирмы, оставляя все сомнения в её пользу. Конечно, никакой политики. Просто у него были богемные вкусы, в то время как Ирме нравились только благопристойные люди. Хильде была уверена, что там должен быть замешан другой человек или другая женщина, и малейший намек подтвердит эту версию. Но Ланни настаивал, что развод американцев может произойти без каких-либо сексуальных грехов. Ирма с тех пор нашла идеального мужа. Но на самом деле у неё не было никаких притязаний на лорда Уикторпа, когда она разводилась с Ланни. Хильде, услышав это, подняла брови и воскликнула: "Ach, mein lieber! Если бы я когда-либо в моей жизни встретила такого доверчивого человека, я влюбилась бы в него немедленно".

Если бы это происходило среди завсегдатаев модных клубов в Нью-Йорке, то это было бы расценено, что она "положила на него глаз". Он должен был бы сказать: "Это слишком поздно?" или что-то типа того. Но на это благопристойный внук пуритан заметил: "Ирма и я всегда доверяли друг другу, но я знал, что она не была счастлива, и жалел об этом. Мы договорились остаться друзьями и никогда не позволить нашей маленькой дочери узнать о каких-то проблемах между нами".

"Что за хладнокровные люди, вы, американцы!" — воскликнула прусская княгиня. "Нам кажется, ganz unglaublich, что страна может специально назначить место, куда можно приехать, прожить там нескольких недель, и вернуться с новым партнером! Schrecklich!"

"Это не совсем так", — улыбнулся повзрослевший плейбой. — "Мы редко создаём