У Робби не было много времени в Берлине, и то, что он имел, предпочитал использовать для бизнеса. Когда Ланни вышел из концертного зала, он обнаружил, что его отец сидит в алькове, беседуя с другим заметным нацистом. Крупный могучий человек в возрасте Робби, глядевшийся, как карикатурист изобразил бы прусского Юнкера. Квадратная, бугристая почти выбритая голова и очень красное квадратное луковичное лицо. Маленькие серые усы и большие очки, водянистые голубые глаза и шея сосиской с выпуклым кадыком в высоком и плотном старомодном стоячем воротничке. Временами этот господин непроизвольно глотал, а затем нервно поправлял свой воротничок, как если бы думал, что его кадык, возможно, его сбил. Его жесты были стремительны, даже когда его голос звучал шепотом.
Это был великий герр доктор Ялмар Хорас Грили Шахт, финансист, жаждущий славы. Шахт участвовал почти во всех политических движениях, которые появлялись в Фатерланде еще со времен кайзера и тех, которые уже прокляли это несчастное государство! В настоящее время герр доктор был министром финансов нацистского режима, а это означало, что он является эмитентом этих казначейских обязательств, которые напуганный Фриц должен был принимать, хотел ли он этого или нет. Министр, видимо, вёл доверительный разговор с Робби, когда подошел Ланни. Он затих с видом, как будто хотел бы спросить: "Кто этот Eindringling?" Робби сказал: "Это мой сын Ланни", и герр доктор встал, щелкнул каблуками и склонился в талии. Робби добавил: "Принеси стул, Ланни", а затем другому: "Моему сыну можно доверять, как мне".
Министр финансов возобновил свой монолог. Оказалось, что он был в том же психическом состоянии, что и стальной король. Крайне недовольным и охваченным желанием излить свою душу влиятельному американцу. Страна доктора Шахта шла прямо к банкротству, и самый высокий финансовый орган в правительстве был столь же беспомощен предотвратить его, как и смиренный немецкий рабочий, получивший бумажные марки в оплату своего труда и спешивший потратить их на ближайшем Kolonialwarenladen. Нацисты проводили программу подготовки к войне, и в то же время общественные работы. Они производили пушки и танки, и в то же время строили бассейны и памятники! "Что они задумали делать?" — спросил герр доктор, и Ланни не мог быть уверен, что у него было на глазах, слезы или просто простуда. — "Мы продолжаем вслепую выпускать ценные бумаги дюжины различных сортов. И сейчас даже наша краткосрочная бумага на рынке идет со скидкой. А когда придёт время долгосрочным обязательствам, чем мы будем расплачиваться? Кто может себе представить, что делать? Мои цифры показывают, что семьдесят процентов нашего национального дохода тратится на работы, проводимые правительством, что же остается для настоящего бизнеса, как у вас в Америке?"
Эти стенания продолжались довольно долгое время. Великий финансист положил свою руку на сердце, закрывая золотую свастику, висевшую там. Он поклялся, что поток напечатанных в типографии денег был делом рук радикального элемента в Национал-Социалистической Рабочей Партии Германии. А он, человек, который всю свою жизнь олицетворял прочность финансов, не несёт никакой ответственности за меры, которые он предпринимал, и за приказы, которые он подписывал. "Leider!" и "Unglücklicherweise!" и "Zu meinem größten Bedauern!"[55]— этими словами хозяин нацистских финансов начинал или заканчивал почти каждую свою фразу. У Робби Бэдда появилась мысль: Может быть, он думает покинуть свою родную землю и попросить влиятельного американца помочь ему получить работу в одном из крупных банков Уолл-стрита?
VКогда Abend закончился, американцы вернулись в отель по Унтер-ден-Линден с его кажущимся бесконечным двойным рядом больших высоких столбов с имперскими орлами на вершине. Они шли пешком потому, что хотели глотнуть немного свежего воздуха, а также потому, что хотели обсудить события вечера. Робби сказал: "Как удивительно, что двое из самых важных особ этой страны так выпустили пар! А ведь ты говорил, что здесь нет никакой свободы слова!"
Ланни объяснил, как мог. — "Эти двое особые люди. Первый," — Он не стал называть имена даже тихим голосом на почти пустынной улице. — "я считаю, был искренен, он выбился из сил, и я думаю, готов выйти из игры. Что касается второго, то он один из величайших негодяев в мире, и все, что я могу сказать, что если он не собирался обмануть тебя, то он, конечно, хотел обмануть меня".
— А зачем ему это нужно?
— Держу пари, что в течение этого года он сказал то же самое ещё нескольким сотням иностранных бизнесменов. Он хочет, чтобы ты поверил, что Германия находится на грани банкротства, а потом дома распространил эту хорошую новость. Герр доктор хочет, чтобы американцы вели себя, как в старые добрые времена, а не подражали его хитрым уловкам, которые позволят Германии пустить семьдесят процентов своего дохода на цели, которые напугают тебя до смерти, если ты их поймёшь.
— Ты слишком льстишь им в их дьявольской утонченности, Ланни.
— Я так же льстил бы самому дьяволу. У них есть хорошие мозги, какие есть и во всём мире, и им поставлена задача, запудрить тебе мозги, пока они готовятся перерезать тебе горло.
"Но ты говоришь, что толстяк" — Робби не назвал генерала Геринга — "рассказывает мне все о его подготовке к войне для того, чтобы я напугал англичан и французов!"
— Толстяк думает о непосредственной ситуации, о действиях, которые планируются в отношении приграничных государств в следующем году. Он хочет ввести в заблуждение Англию и Францию, так же, как мистер Биг в Италии обманывал их в Абиссинии. Но наш финансовый доктор мыслит долгосрочными категориями, и его идея заключается в том, чтобы убедить тебя, что все, как карточный домик, рухнет от собственного веса. А раз это так, то демократические страны продолжат не напрягаться и не станут вооружаться, или бороться за свою жизнь, пока не станет слишком поздно.
"Ну, для банкира это, конечно, другой разговор", — прокомментировал Робби. — "Ему будет трудно получить деньги на Уолл-стрите с этим".
— Он все это хорошо знает, он уже получил всё, что смог. Всё, что хотят эти люди сейчас, чтобы их не трогали два или три года, и тогда они будут готовы ко всему, что может случиться.
— Ты их до сих пор смертельно ненавидишь, Ланни!
— Я понимаю, что мой отец здесь, чтобы получить контракты, а я ему
