Сегодня Тильда ко мне не заходила, теперь она вообще реже меня навещала и даже нашего семейного врача больше не приводила. Вероятно, деньги и впрямь закончились.

О профессоре Рахме она ни разу не обмолвилась ни словом. Иначе я бы непременно узнал — его имя, произнесенное в этом доме, вырвало бы меня из самого глубокого сна, добралось бы до моих ушей даже на том свете. Видимо, Тильда так и не догадалась о существовании взаимосвязи, не поняла, что сюда, в эту комнату и на эту кровать, меня привела наша последняя беседа и его смех.

Он сам попросил меня тогда прийти. Почему ему вздумалось со мной встретиться, я не знал. Я уже много лет не заходил к нему, а во время редких случайных встреч в городе ограничивался парой вежливых фраз, которые он резко обрывал.

Я отправился к нему в гости в самый разгар осеннего увядания, когда деревья окрасились ярко-желтым, охрой, кроваво-красным, а ветер еще не сорвал листья и не обрек их на гниение. Это было время урожая, тяжелых яблок, сочных слив, сладких груш, ядреной моркови, тыкв, лука, душистых трав — земля готовилась избавиться от всего этого, подарить плоды человеку. А люди могли жить, не зная забот, как в Райском саду. Легко шагая по дороге, я прошел по заросшей темно-зеленым плющом опушке леса и направился к дому Рахма. Этой встречи я ждал с радостью: наконец-то мы обстоятельно побеседуем, как в былые времена, до внушительного прибавления в моем семействе, до магазинчика, который теперь отнимал все мое время.

Профессор, как обычно, встретил меня на пороге, наголо бритый, худощавый, жилистый и сильный. Он быстро улыбнулся — он вечно улыбался как-то вскользь, и тем не менее его улыбки обладали способностью согревать. Он провел меня в кабинет, царство склянок и растений. В некоторых из склянок я разглядел амфибий, взрослых лягушек и жаб. Он принес их сюда головастиками и вырастил сам — догадался я. Именно эта сфера естественных наук занимала его думы. Восемнадцать лет назад, сдав экзамен, я пришел к нему в надежде, что займусь изучением насекомых, из которых больше всего меня завораживали общественные, существующие как единый гигантский организм. Шмели, осы, перепончатокрылые, термиты и пчелы — они были моей научной страстью. И еще муравьи. Однако профессор считал, что это подождет, поэтому вскоре я тоже начал заниматься этими странными промежуточными существами, заполонившими его кабинет, — существами, которые не похожи были ни на насекомых, ни на рыб, ни на млекопитающих. Я был всего лишь его ассистентом и поэтому не смел возражать, почитая за счастье саму возможность работать с ним. Я старался перенять его восхищение и ждал, что, когда придет время, когда я созрею, он разрешит мне заняться собственными исследованиями. Этому дню так и не суждено было настать, и я довольно скоро понял, что мне придется отдать исследованиям свободное время, начать с чистого листа и постепенно двигаться вперед. Впрочем, на это у меня тоже не хватало времени — ни до появления Тильды, ни после.

Экономка подала нам чай с кексами. Мы пили из крошечных чашек, таких хрупких, что они грозили рассыпаться прямо в руках. Этот сервиз он приобрел во время одной из своих многочисленных поездок в страны Дальнего Востока, задолго до того, как поселился здесь, в деревне.

Мы прихлебывали чай, и он рассказывал о работе — о новом исследовании, о своих последних научных докладах, о следующей статье, которую готовил к изданию. Я слушал, кивал, задавал вопросы, высказывая суждения, прибегал к научной терминологии и вновь слушал. Я смотрел на него, стараясь поймать его взгляд. Однако он на меня почти не смотрел, его глаза перебегали с одного предмета на другой, будто это к ним он обращался.

Потом он умолк, и воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом коричневатой пожухлой листвы за окном. Я отхлебнул чая, и этот звук словно проник в каждый уголок того безмолвия. Кровь бросилась мне в лицо, я быстро поставил чашку на столик, но профессор, похоже, ничего не заметил и лишь молча сидел, не обращая на меня никакого внимания.

— У меня сегодня день рожденья, — проговорил он наконец.

— Ох, я и не знал! Прошу простить меня… и примите мои сердечные поздравления!

— Вам известно, сколько мне исполнилось? — Его взгляд упал наконец на меня.

Я замялся. Сколько же ему может быть? Он, должно быть, очень стар. Ему далеко за пятьдесят. Возможно, около шестидесяти? Я заерзал. Мне вдруг показалось, что в комнате ужасно жарко. Я кашлянул. Какого же ответа он ждет?

Я не ответил, и профессор опустил глаза.

— Это не имеет никакого значения.

Разочарование? Я разочаровал его? Вновь?

Лицо его оставалось бесстрастным. Отставив чашку, профессор взял кекс — самый обычный, самый будничный кекс. Сейчас, во время нашей странной беседы, этот кекс был удивительно не к месту.

Он положил кекс на блюдце, но есть не стал. Тишина становилась гнетущей. Пришла моя очередь нарушить ее.

— Вы собираетесь устраивать празднование? — спросил я и тут же пожалел об этом. Бессмысленный, жалкий вопрос — ведь профессор не ребенок.

Впрочем, до ответа он не снизошел, он лишь молча сидел напротив меня, зажав в руке блюдце и глядя на маленький засохший кекс. Он слегка наклонил блюдце, кекс съехал на самый краешек, но профессор в последнюю секунду опомнился и отставил блюдце в сторону.

— Студентом вы подавали надежды, — произнес он наконец и сделал глубокий вдох, точно желая что-то добавить, но больше ничего не сказал.

Я прокашлялся.

— Вы так считаете? Он переменил позу.

— Когда вы явились ко мне, я возлагал на вас немалые надежды. — Он опустил руки, и они повисли безжизненными плетьми. — Ваш неизбывный энтузиазм и ваша страсть — вот что меня подкупило. Вообще-то я тогда не планировал брать ассистента.

— Благодарю вас, профессор, я очень ценю вашу похвалу.

Он выпрямился, словно аршин проглотил, и теперь сам напоминал ученика.

— Но что же с вами… что случилось? (У меня кольнуло в груди. Он задал мне вопрос, но как на него ответить?) Это произошло еще тогда, когда вы работали над докладом о Сваммердаме? — Он вновь быстро взглянул на меня, но отвел глаза, что ему было несвойственно.

— О Сваммердаме? Но с тех пор уже столько лет прошло, — ответил я.

— Да. Вот именно. Все это было много лет назад. Именно тогда вы с ней и познакомились, верно?

— Вы о… моей жене?

Его молчание подсказало, что я правильно его понял. Да, с Тильдой я познакомился там, после доклада. Или, точнее, обстоятельства привели меня к ней. Обстоятельства… нет, к ней меня привел сам Рахм. Его смех, его насмешки заставили меня посмотреть в другую сторону, в ее сторону.

Мне захотелось сказать что-нибудь об этом,