— Тебе вот непременно надо было прямо в такое время уехать, да? Подождать ты не мог?

Интересно, он хоть сейчас рассердится? Опять? Но нет, он лишь вздохнул:

— Папа…

— Ладно-ладно. Я ж шучу опять.

Все остальные слова я оставил при себе: понимал, что продолжи говорить — и вывалю такое, о чем потом сильно пожалею. Не так я представлял себе его приезд.

— Ну, мне просто показалось, — я старался говорить мягче, — что когда ты уезжал, то радовался больше.

— Я радуюсь. Ясно?

— Да.

Вот тебе на. Радуется он. Прямо прыгает от радости. Никак не мог дождаться, когда ж нас опять увидит. И ферму. Неделями ни о чем другом думать не мог. Ну да.

Я кашлянул, хотя в горле у меня вовсе и не першило. Том молча сидел рядом, положив руки на колени. В горле у меня будто вырос комок, и я сглотнул его. На что я вообще надеялся? Что мы проведем несколько месяцев в разлуке и станем лучшими приятелями?

Эмма долго сжимала Тома в объятьях. Между ними все было по-старому, она могла обнимать и тискать его — похоже, это его не раздражало.

На расчищенный от снега двор он не обратил внимания. Тут Эмма оказалась права. А вот облупившуюся краску на южной стене углядел — хоть это хорошо…

Впрочем, нет. Потому что на самом деле мне хотелось, чтобы он заметил и то и другое. И принялся бы за дело, коли уж он явился наконец домой. Почувствовал бы ответственность.

Эмма приготовила мясной пудинг с кукурузой и разложила по зеленым тарелкам громадные порции. Желтые кукурузные зернышки весело блестели, а от сливочного соуса шел пар. Харчи получились знатные, но Том съел только половину, а к мясу вообще не притронулся. Видать, вообще аппетит потерял. Небось на свежем воздухе почти не бывает. Ну мы это исправим.

Эмма все расспрашивала и допытывалась. Про учебу. Преподавателей. Предметы. Друзей. Девушек… На вот эту, последнюю, тему он особо не распространялся, но болтали они довольно живо — впрочем, как обычно. Хотя вопросов у нее было больше, чем у него ответов. Они всегда так болтали — не останавливаясь. Сидели, разговаривали, и, похоже, давалось им это безо всякого труда. Но оно и понятно — она все ж его мать.

Эмме было приятно, щеки у нее разрумянились, с Тома она глаз не сводила и все хваталась за него руками. Как будто в руках поселилась вся ее долгая тоска.

Я больше молчал. Пытался улыбаться, когда они улыбались, и смеялся, когда смеялись они. После нашей стычки в машине лучше было не рисковать. Отложим отцовские наставления до лучших времен. Как придет время — так и поговорим. Том ведь на целую неделю приехал.

Я с наслаждением съел все до последнего кусочка — ну, хоть кто-то в этом доме ценит вкусную еду. Собрав кусочком хлеба соус, я положил приборы крест-накрест на тарелку и поднялся.

В этот момент Том тоже встал из-за стола, хотя на его тарелке еще лежала целая гора еды.

— Очень вкусно, — сказал он.

— Ты бы хоть доел. Мама старалась, готовила, — сказал я вроде как добродушно, но вышло резковато.

— Он уже и так много съел, — влезла Эмма.

— Она несколько часов у плиты простояла.

Строго говоря, это я, конечно, хватил. Том вновь сел за стол и взял вилку.

— Джордж, ну какие несколько часов! — не унималась Эмма. — Это всего лишь пудинг.

Я уперся. Она старалась — с этим никто бы не поспорил, и она так радовалась, что Том приехал домой. Пускай мальчишка это ценит.

— Я в автобусе сэндвич съел, — сказал Том, уставившись в тарелку.

— Ты что же, досыта наелся, хотя знал, что мама дома тебе чего только не наготовила? Ты вообще по домашней стряпне не соскучился, что ли? Может, тебя где-то кормят мясным пудингом получше нашего?

— Нет, папа. Просто дело в том, что…

Он запнулся.

На Эмму я старался не смотреть — знал, что она поджала губы и взглядом пытается заставить меня замолчать.

— И в чем же оно — дело-то?

Том вилкой подвинул кусочек мяса.

— Я больше не ем мяса.

— Чего-о?!

— Ладно, ладно, — быстро проговорила Эмма и принялась убирать со стола.

Я сел. Теперь мне все стало ясно.

— Ну тогда понятно, почему ты такой тщедушный, — сказал я.

— Если бы все были вегетарианцами, в мире хватало бы еды на всех, — заявил Том.

— Если бы все были вегетарианцами! — передразнил я Тома, глядя на него поверх стакана с водой. — Люди во все времена ели мясо!

Эмма составила тарелки и блюда в стопку, так что теперь посреди стола опасно покачивалась высокая башня.

— Будет тебе! Том наверняка не с потолка это взял, — проговорила она.

— Очень сомневаюсь.

— Вообще-то нас, вегетарианцев, довольно много, — сказал Том.

— У нас дома едят мясо! — отрезал я и вскочил, да так резко, что уронил стул.

— Ладно, ладно. — Эмма вновь взялась за посуду и опять взглянула на меня. На этот раз ее взгляд не просил меня замолчать — он приказывал мне заткнуться.

— Но ты же не свиней разводишь, — выдал вдруг Том.

— А это ты к чему?

— Какая тебе разница, ем я мясо или нет? Ведь от меда-то я пока не отказываюсь.

Он усмехнулся. Миролюбиво? Нет. Нагловато.

— Знай я, в кого ты превратишься в колледже, сроду бы не отправил тебя туда! — Слова бежали впереди меня, но мне все равно было их не сдержать.

— Неужели тебе не ясно, что ему надо учиться? — встряла Эмма.

Ну естественно! Ясно как божий день, яснее не бывает! Всем на свете надо учиться!

— Все, что нужно было мне, я выучил вот здесь. — И я махнул рукой, вроде как хотел на восток — именно там был луг, где стояли ульи, — но не успел сообразить и показал на запад.

На этот раз он даже до ответа не снизошел.

— Спасибо за обед.

Он быстро убрал за собой посуду и повернулся к Эмме:

— Все остальное я тоже уберу. А ты посиди.

Она улыбнулась ему. А мне никто ничего не сказал. Оба они обходили меня стороной. Эмма взяла газету и исчезла в гостиной, Том повязал фартук — да-да, он и впрямь фартук напялил — и принялся драить кастрюлю.

У меня отчего-то совсем пересох язык. Я глотнул воды, но и это не помогло.

Они обходили меня стороной, а я стал вдруг громадным, как слон. Впрочем, слоном я не был. Я был мамонтом. Тем, кто вымер.

Тао

— Смотри, у меня есть три рисовых зернышка, а у тебя — еще два. Тогда сколько у нас с тобой всего зернышек? Я взяла со своей тарелки две рисинки и положила их на уже опустевшую тарелку Вей-Веня. Те детские лица — у меня никак не получалось забыть их. Высокую девочку, подставляющую лицо солнцу, широко зевающего мальчика. Такие маленькие. А Вей-Вень показался мне вдруг совсем взрослым. Скоро ему исполнится столько же, сколько им. В