Впереди послышался какой-то звук, царапанье металла о линолеум.
— Эй! — тихо окликнула я.
Одна дверь была открыта. Двойная стеклянная дверь. Но что находилось внутри — этого я не видела.
Сердце вдруг заколотилось. Что-то было не так. Наверное, надо побыстрее проскочить вперед, к светящемуся крылу больницы, но тогда придется пройти мимо дверей. Я прибавила шагу.
Опять звуки. На этот раз шарканье.
А потом передо мной возникло это существо. Сперва мой взгляд упал на босые ноги. Отросшие ногти на скрюченных, морщинистых пальцах. Она — а судя по всему, это была женщина — едва шагала, толкая перед собой стойку с капельницей. Стойка и издавала позвякиванье. Но резервуар на капельнице, в который обычно наливают лекарство, был пуст. Седые волосы торчали клоками, а на затылке свалялись в большой колтун. На женщине была лишь длинная больничная сорочка, грязная и заляпанная, а под ней угадывался подгузник. Лишь когда я разглядела его, в нос мне ударил запах.
Бедняга смотрела на меня так, будто забыла, что умеет говорить.
Я отшатнулась.
Она открыла рот и зашипела, а потом опять. Хотела что-то сказать мне.
Я постаралась взять себя в руки. Вздохнула. Бросать ее было нельзя.
Я шагнула к ней. Она пошатнулась, и мне показалось, что сейчас упадет.
— С-с-с… — едва слышно выдохнула она, — смотри…
Она опять пошатнулась, и я подхватила ее под локоть. Зловоние разъедало глаза, рука была худенькой, как у ребенка. Она тянула меня в палату, откуда вышла.
Я толкнула дверь, та бесшумно распахнулась, и мы вошли внутрь. Я не выпускала локоть женщины, боясь, что ноги ее не удержат. К горлу подступила тошнота, зловоние навалилось плотной непроницаемой массой, высасывая из груди воздух.
Палата была огромной. Вдоль стен выстроились кровати — блестящие стальные больничные кровати, застеленные когда-то белыми простынями. Посчитать их мне не пришло в голову, но кроватей было не меньше сотни.
На кроватях лежали люди. Пожилые, старики и совсем дряхлые старцы. Они всхлипывали, стонали, цеплялись за кровать, моргали и поднимали вверх руки. Иные лежали неподвижно, с закрытыми глазами. Будто спали. Заметив меня, многие приподнялись. Невероятно худые, истощенные и все одинаково неухоженные. Как и та, что привела меня сюда. Старики принялись сползать с кроватей. И вот уже не меньше двадцати человек, пытаясь побороть собственное тело, преодолеть силу тяжести, медленно двигались вперед, ко мне. У некоторых не выдерживали ноги, и старики падали на четвереньки. И все твердили одно и то же.
Помоги. Помоги мне. Помоги нам.
Снова и снова.
Но спящие так и не пошевелились. Не открыли глаза. Несмотря на поднявшийся шум, на вскрики вокруг. Лишь сейчас я поняла, что не сон приковывает их к кроватям. А смерть.
И тогда я развернулась и побежала.
Я кричала. Кричала без слов. Надеялась, что кто-нибудь откликнется, но ответа не было.
Почти в полной темноте я неслась к противоположному крылу, туда, где горел свет.
Топот собственных ног по линолеуму, мое дыхание — и никаких других звуков.
Я завернула за угол и увидела прямо перед собой освещенные палаты. Подбежав к одной из дверей, я распахнула ее и увидела женщину в белом — врача или медсестру, — укладывавшую в большую коробку постельное белье. Заметив меня, женщина выпрямилась:
— Вы кто?
Лишь сейчас я заметила, что плачу. Я вытерла слезы и попыталась заговорить, но слова застревали в горле.
— Сядьте, сядьте. — Она подтолкнула меня к стулу.
— Нет. Нет! Старики… Им надо помочь.
Она отвела глаза. И вновь принялась складывать простыни.
Я потянула ее за руку:
— Я покажу вам… Пойдемте!
Она осторожно, по-прежнему не глядя на меня, высвободила руку.
— Мы знаем, — спокойно сказала она.
Я опять схватила ее за руку:
— Но они же больны! И еще там… мне кажется, там и мертвые есть.
Она отступила назад.
— Взять их с собой мы не можем.
— Взять с собой?
— Мы переезжаем из этой больницы. В этом районе стало неспокойно. Пациентов мы перевозим в другую больницу, на юг. В Фаншань. Нас здесь совсем мало, и мы не справляемся. Нас почти перестали снабжать едой и лекарствами, и работать тут никто не хочет.
— А как же старики?
— Они умерли.
— Нет, я же видела их — там есть и живые!
— Они скоро умрут. — Она посмотрела мне прямо в глаза, будто решив больше не щадить меня.
Я замерла.
— Нет!
Она положила руку мне на локоть:
— Сядьте. — Она подошла к раковине, повернула вентиль и подставила под кран стакан. В кране зашипело, но воды не было. Тогда она направилась к двери: — Я сейчас.
Вскоре она вернулась и протянула мне стакан тепловатой воды, и я вцепилась в него как в волшебную палочку.
Она присела рядом со мной, участливо спросила:
— Вы родственница?
— Да. Нет. Не знаю. То есть… Здесь моих близких нет. (Недоумение в ее глазах.) Я разыскиваю сына.
Она кивнула.
— Вы правы — здесь его нет. Последних пациентов мы вывезли сегодня утром. Осталось вывезти лишь оборудование.
— А старики?
Она резко поднялась, оставив мой вопрос без ответа.
— А как же старики?! — повторила я.
— Им уже не поможешь. — Бесстрастно сказав это, она отвела взгляд и взялась за, на которой стояла коробка с бельем. — Я вынуждена попросить вас уйти.
Горло вновь сдавила тошнота.
— То есть вы бросите их здесь?
Она отвернулась.
— Уходите.
— Нет!
Когда она наконец посмотрела на меня, в глазах ее светилась мольба.
— Уходите. И забудьте все, что видели здесь.
Я рванулась вперед — хотела схватиться за тележку, удержать, но женщина рванула ее в сторону, тележка с грохотом ударилась о дверной косяк, но в проем не вписалась, и женщине пришлось отступить назад и с усилием пропихнуть ее через порог. Оказавшись за дверью, женщина быстро двинулась по коридору, толкая перед собой тележку. Колеса с дребезжаньем катились по полу, и казалось, будто этот дребезг иголками втыкается в мои барабанные перепонки.
* * *Я стояла посреди улицы, не зная, как там очутилась. Я бросила их, бросила, как и все остальные, я ничем не отличалась от других. Это наш мир. Мы приносим в жертву стариков. Неужели и мою маму постигла та же участь? Ее просто увезли. Все произошло так быстро. Она исчезла. А я и пальцем не шевельнула, чтобы помочь ей. Я сама допустила это.
Мама.
Я согнулась, опустилась на колени, желудок сжался, и меня вывернуло.
Меня рвало до тех пор, пока внутри ничего не осталось. Я неподвижно стояла на коленях посреди улицы. Надо вернуться. Накормить их, дать воды. Вытащить их оттуда. Или найти кого-то, кто поможет мне. Надо поступить по-человечески. Кто-то должен что-то предпринять. И возможно, этот кто-то — я и есть. Возможно, руководство больницы даже не знает о решении бросить стариков. Возможно, они и правда не знают ничего.
Вот только… Я не за этим сюда приехала.
Вей-Вень.
Старики в больнице — это меня не касается. Пусть они
